EDITO:
К сожалению, до нас дошла лишь ничтожно малая часть мифопоэтического наследия континентальных германцев времён героической и страшной эпохи Великого Переселения Народов, когда карта Европы грубо перекраивалась воинственными северными варварскими народами и копытами коней пришлецов-кочевников из далёкой Азии. Безусловно, что эти грандиозные события, похоронившие античность и колоссально повлиявшие на ход дальнейшего развития европейской цивилизации, были воспеты в многочисленных песнях, сагах, легендах и преданиях. Источники (в частности, Иордан) подтверждают, что при дворе «Бича Божьего», кагана гуннов Аттилы исполнялись хвалебные песни в его честь. Ранее римлянин Публий Корнелий Тацит в знаменитой «Germania» заметил, что вся история германцев содержится в их песнях. Т.е. у каждого племени были свои песни и сказания, передававшиеся из поколения в поколение! Увы, но нам фактически ничего неизвестно о древней поэтической традиции маркоманов, герулов, фризов или остготов. Разве что осторожные намёки, что «нечто подобное могло быть». Сложенные безвестными поэтами песни о гибели Бургундского Королевства, попавшего под удар свирепых гуннских орд, пересекли свинцовые воды Балтики, где в викингской Скандинавии зазвучали с новой силой в цикле великолепных «эддических» сказаний о Нифлунгах, герое Сигурде (Зигфриде-Зейфриде) и валькирии Брюнхильд. В величественной «Песне о Нибелунгах», записанной позже, архаический аллитерационный стих, дошедший до нас благодаря чудом сохранившимся «Старшей» и «Младшей Эдде», «Беофульфу» и исландским сагам, был записан уже другим, более возвышенным, строгим и привычным нам поэтическим слогом.
В романе «Аттила», где крушение кочевой империи Аттилы показано с позиций нескрываемого пангерманизма и торжества «белокурой бестии», немецкий романист Феликс Дан украсил ход повествования стихотворными вкраплениями, довольно удачно стилизованными под стиль древнегерманской аллитерационной поэзии. Для нас они являют определённую эстетическую (и в чём-то даже историческую) ценность, поскольку автор попытался представить себе, как могли бы звучать пусть «виртуальные», но наверняка возможные, песни германцев или кочевников-гуннов в V столетии от Р.Х. Так, германский королевич Даггар в песне о происхождении племени гуннов повторяет легенду, известную из римских исторических хроник, где говорится, что прародителями гуннов были коварные колдуньи-финки, чьи «чёрно-магические» умения внушали ужас окружающим народам, и проклятые богами злобные духи: «Выползли вдруг из зловонных болот, точно змеи,/Из бесконечных степей и пустынь каменистых./Страстью нечистой пылая и похотью зверской,/В тесный вступили союз с нечестивыми женами финнов./Мирным приютом служил не очаг им домашний,/Брачное ложе хребты лошадей заменяли». Ещё примечательно то, что стилизация во многом близка «канонам» германского эпоса – сначала идёт традиционный «описательный» зачин: «Многое я разузнал, путешествуя в странах далеких,/И вопрошая по белому свету бывалых людей./Много поведали мудрые старцы, откуда взялись/В мире народы земли и откуда идет их начало», после чего следует сакральная генеалогия германских племён – «детей богов» («Все племена златокудрых германцев, все — дети богов») – Вотана, Герготы, Сакснота, Донара, Циу, Цизы, Эру, Ирмина, Форзете, Фригги. В песне Даггара есть упоминание и остготского рода Амалунгов (Амлунгов) – конунгов могучей Готской державы, рассыпавшейся под натиском гуннов и их союзников. В другой песне, спетой главным героем перед самим «Бичом Божьим» и которая едва не стоила ему жизни, образно воспевается битва на Каталаунских полях, где полчища Аттилы потерпели сокрушительное поражение от объединённых римско-германских сил под командованием галльского наместника Аэция. Такую песню вполне мог сочинить неведомый скальд-аллеман, скир или герул, отразивший в ней типично «языческий» взгляд на недавнее событие: «Ночью слетелась толпа светлооких/Юных валькирий — будить мертвецов./Гневно очнувшись, и грозны, и немы,/Тени убитых с земли поднялись;/Твердой рукою поправили шлемы,/Снова за дротик и лук свой взялись./Призраки бьются опять меж собою,/Местью пылая, отвагой полны;/Жаркая битва кипит над землею,/Блещут доспехи при свете луны».
Не будем скрывать, что Феликс Дан описывает германцев как едва ли не единственных носителей высшего этического и духовного начала и вкладывает в их уста такие слова, не лишённые, впрочем, тевтонского «эсхатологического пафоса»: «В те ужасные дни перед гибелью мира, когда начнётся кровопролитная война, за мрачных великанов преисподней будут стоять полуночные народы: финны, славяне, сарматы, и впереди их ты сам, Аттила! Я как будто вижу перед собою твою тень, государь, размахивающую кнутом, рядом с чудовищным Фенрисом. Но на стороне наших предков, асов, будем стоять мы с нашими щитами, рядом с эйнхериями, спустившимися на землю из Валгаллы. Мы, германцы, метнём последние дротики и падём вместе с нашими богами» или «А после того, новое светозарное небо раскинется над обновлённым миром, где уже не будет гуннов и других народов мрака. Вотан станет опять управлять вселенной, отмытой от греха, а вместе с ним и Фригга, белокурая царица, и благодатный Бальдур, их сын, бог мудрости, любимец богов и людей, и верный Донар! Но как обойдётся победоносный отец без нас? По-моему, мы также нужны Вотану, как и он нам. Наверное, он сотворит новых германцев, на гордость и радость своему сердцу». Тем не менее, если опустить некоторые явно «шероховатые» моменты и несуразицы (славяне в числе т.н. «полуночных народов» и несколько «карикатурное варварство» сюнну-хунну-гуннов, на самом деле обладавших достаточно высокой материальной и духовной культурой) и рассматривать сюжет романа через призму извечных ценностей Крови и Духа, то становится ясно, что автор в первую очередь стремится раскрыть внутреннюю сущность конфликта двух разнополярных, без каких либо интеллектуальных «натяжек» и «поправок», миров, сталкивающихся между собой в кровопролитном сражении не на жизнь, а на смерть – европейского и азиатского. Причём он не вдаётся в тщательнейшее, верное до мельчайших деталей, описание исторических подробностей, но создаёт своего рода новейший героико-романтический эпос для современных ему «новых германцев» (и, шире, «новых европейцев»), в центре которого возвышается Личность – Воин-Поэт, Защитник и Господин – с большой буквы, верная до последнего вздоха своему родовому долгу.
Прим. — Названия песен условны, поскольку в самом романе они отсутствуют.
Подготовлено Алексеем ИЛЬИНОВЫМ
<Песнь Даггара о происхождении племени гуннов>
Многое я разузнал, путешествуя в странах далеких,
И вопрошая по белому свету бывалых людей.
Много поведали мудрые старцы, откуда взялись
В мире народы земли и откуда идет их начало.
Все племена златокудрых германцев, все — дети богов.
Род свой ведут от Вотана и Герготы, добрые сердцем,
И от него же, чрез Сакснота, сына Вотана,
Твердые нравом, родились могучие саксы.
Датчане, дети Донара, и с ними соседи — норвежцы.
Циу и Цизы детьми явились на свет аллеманы,
Предком зовет своим Эру — народ маркоманов отважный.
Ирмин, который сияет на небе меж тихих созвездий,
Тот произвел тюрингенцев бесстрашных и верных.
Форзете фризов отцом был могучих и храбрых.
Фригга, прекрасная, сладости полная — мать, от Вотана,
Царственных франков веселых и славных наездников, ругов.
Но о рождении гуннов ужасные ходят преданья.
Готами правил король их и предок Амалунгов.
Взял он в полон после долгих жестоких сражений
Женщин враждебного племени дальнего севера — финнов.
Финны понятливы, злобны, и многое знали их жены:
Ткали одежды и были в хозяйстве искусны.
Но и к делам нечестивым имели пристрастье.
Знали они колдовать: порчу на скот наводили;
Жатву сжигать на полях плодоносных умели.
Град ворожбою своей накликали на нивы,
Порчу, болезни, пожар на жилища людские.
Много от них погибало народу. Рассудка лишали
Финские женщины чарами злыми воителей храбрых.
Готские юноши страстью пылать перестали к избранницам сердца,
Всюду мужья отвратились от жен, а грудные младенцы
Были не в силах сосать молоко матерей и кормилиц:
Кровью одною сочилися груди несчастных страдалиц;
Дети на свет появлялися в виде калек и уродов.
Ужас и гнев обуял, наконец, добродетельных готов.
Скоро решили они финских женщин, опасных чудовищ,
Смертью грозя им, изгнать из владений Амлунгов великих,
Пусть не останется в готских владениях даже их пепла.
Готы на север далекий погнали злых ведьм беспощадно,
В мертвую степь каменистую, к самому морю.
Топи, болота, страну нелюдимую ту покрывали,
В гибельных там испареньях тлетворные зреют болезни.
Готы, махая мечами, прогнали туда чародеек,
Ждали, что там перемрут они жертвой лишений.
Только, на горе народов и целому свету,
Вышло иначе — и злобные духи, которых
Там водворил сам Вотан, дальше от рода людского,
Вышли из пропастей мрачных, тех женщин почуяв;
Выползли вдруг из зловонных болот, точно змеи,
Из бесконечных степей и пустынь каменистых.
Страстью нечистой пылая и похотью зверской,
В тесный вступили союз с нечестивыми женами финнов.
Мирным приютом служил не очаг им домашний,
Брачное ложе хребты лошадей заменяли.
Плод их союза был род отвратительный, жадный и грязный,
Весь искривленный, с косыми глазами и сердцем лукавым.
Но уж наездники выйти лихие из них на погибель
Людям. Проклятое семя размножилось сотнями тысяч:
Вот как явились на свет безобразные гунны и взялся оттуда
Род нечестивый проклятых существ, этой кары небесной!
<Песнь Даггара в честь Ильдико, дочери Визигаста>
Краше всех женщин земных и даже бессмертных,
Всех лучезарнее, милее, нежней, благородней
Я почитаю Ильдико! Ей все уступают
Жены в достоинствах редких. Подобна богиням,
Свыше она одарена и только с одною богиней
Можно сравнить благородную дочь Визигаста: не с Фрейей,
Слишком свободной, изменчивой в выборе сердца,
Также не с Нанною, нежной и робкой богиней.
Если бы Нанну постигло несчастье, устоять не могла бы она.
Ильдико ж, мощному дубу подобна, может невзгоды
Все победить, и не знает она малодушного страха,
И себе не изменит, хотя бы ей смерть угрожала.
Нет! Только Фригге она, жене благодатной, подобна.
Гордая, сильная, неустрашимая, чистая сердцем,
Дочь Визигаста — Ильдико: достойна она быть женою
Даже Вотана, делить его думы, заботы,
В битве сражаться с ним рядом, как храбрая львица.
Кто же сумеет достойно воспеть все деянья
Нежной, прекрасной Ильдико, души ее чистой стремленья?
Нет! Этот подвиг и мне не под силу, Даггару.
Жребий мой, впрочем, завиден и счастье мое необъятно:
Ею любим я, меня предпочла она в мире...
<Песнь Даггара о битве на Каталаунских полях>
В Галлии дальней, в Марнской долине,
Двое мужей заключили союз.
Молвил один из них в тяжкой кручине:
«Где же спасенье от вражеских уз?
Как допустить, чтобы мир задохнулся
В жалкой, постыдной неволе своей?»
Юный товарищ его усмехнулся,
Волны отбросив роскошных кудрей.
«Полно, Аэций, забудем былое!
Прежние распри свои прекратим.
Верь, что в союзе с тобою мы двое
Полчища гуннов, как львы, сокрушим.
К берегу Тибра отсюда скорее
Ты посылай своих быстрых гонцов;
В Галлию пусть соберутся живее
В латах стальных — легионы бойцов.
А Торисмунд, твой союзник отныне,
Готов отважных своих соберет.
Не поддавайся, Аэций, кручине,
Мудрый Вотан нам победу пошлет.
Гуннов своих на косматых кобылах
Пусть к нам приводит воинственный вождь,
Но одолеть они будут не в силах
Римлян искусство и готскую мощь».
Вскоре в борьбе против гуннов жестоких,
Много легло златокудрых бойцов.
Ночью слетелась толпа светлооких
Юных валькирий — будить мертвецов.
Гневно очнувшись, и грозны, и немы,
Тени убитых с земли поднялись;
Твердой рукою поправили шлемы,
Снова за дротик и лук свой взялись.
Призраки бьются опять меж собою,
Местью пылая, отвагой полны;
Жаркая битва кипит над землею,
Блещут доспехи при свете луны.
Крикнул петух. И опять недвижимы,
На поле трупы убитых лежат,
Но их живые товарищи мимо
Идут на приступ, на битву спешат.
«Но отчего это в лагере хана
Тихо, не вьется дымок от костров?..»
И к укреплениям вражьего стана
Ловко подкрасться зовут, смельчаков.
Вот оно что! Свое ложе покинул,
Крадучись, ночью, воинственный хан;
В дальних степях своих снова он сгинул,
Так сокрушил его бог наш, Вотан!
Если не верите, пусть же он снова
Прежнюю мощь испытает на нас.
Готы с Аттилою биться готовы,
Близок возмездия грозного час!
<Гуннская песнь о подвигах кагана Аттилы, сына Мундцука>
Над Танаисом, над Истером смело
Носится смерть и зовет нас на бой.
«Черный товарищ, нам всем приспело;
Братьев скликай и веди их за собой».
Вот он с горящими жадно очами
Голод иссохший, губитель людей.
«Нужен ты нам! Собирайся же с нами,
К делу пора приступать поскорей!»
«Коршун войны кровожадной проснись,
Черные крылья свои ты расправь.
Мы уж готовы: кругом оглянись,
К западу быстрый полет свой направь».
«Воины гунна Аттилы жестоки:
Ждет вас на западе лакомый пир.
Скоро польются там крови потоки,
Чтоб затопить обезумевший мир».
Знаменье грозное: в небе клубятся
Тучи свинцовые; в них разобрать
Можно, как кони крылатые мчатся,
Как надвигается грозная рать.
Вон исполины-драконы; чернеют
Когти и крылья чудовищных птиц;
Клювы широкие их пламенеют,
Мечут огонь полуночных зарниц.
Но по земле исполинским драконом
Рать беспощадная вьется грозней,
Стуком копыт и оружия звоном,
Видом своим устрашая людей.
В лагере гуннов владыка могучий
Только что в громкий свой рог затрубил,
Двинутся к западу страшною тучей
Полчища эти, и мир задрожит.
«Гунны, — он молвит, — кругом все живое
Предано в жертву мне богом войны;
Вам отдаю это право святое,
Род ненавистный сгубить вы должны».
«Вождь наш Аттила! — раскатом громовым
Грянуло в сомкнутых гуннских рядах. —
Властным твоим окрыленные словом,
Мы непокорных повергнем во прах».
Чу! От Кавказа, от Черного моря
И до богемских зеленых высот
Стонет земля. На широком просторе
Двинулась конница гуннов вперед.
Стонет Европа: борьба закипела,
Блещут доспехи, оружье звенит,
Вражеской кровью земля заалела,
Враг побежденный от гуннов бежит.
Только напрасно: не зная пощады,
Лютым мученьям они предают
Пленных своих, ожидая награды,
Дев за роскошные косы влекут.
Что же владыка, — доволен ты нами?
Кажется, честно мы служим тебе.
Римлян войска мы рубили мечами,
Не устояли германцы в борьбе».
Поднял Аттила с молитвою жаркой
Свой окровавленный бич к небесам;
Молвил он гуннам: «Кометою яркой
Путь нам указан к вечерним странам!»
Вражеской кровью еще мы не сыты,
Двинемся ж к западу смело вперед!
Мстителям грозным пути все открыты ,
И лучезарная слава их ждет!..
<Гуннская погребальная песнь в честь Аттилы, сына Мундцука>
О, великий сын Мундцука,
Повелитель храбрых гуннов,
Храбрых гуннов повелитель,
Всех племен земли владыка!
Ты мечом своим победным
Покорил себе сарматов,
Вендов вольных и германцев,
И под скипетром Аттилы
Много царств соединилось.
Городов ты много сотен
Взял себе у двух империй.
Пред тобою трепетали
Императоры на тронах,
И, спасти что б хоть остатки
Разоренных их владений
Ежегодно высылали
Дань тебе беспрекословно.
Да, неслыханная слава
О тебе распространилась
Меж народами вселенной.
Пуру — бог войны всесильный
Дал тебе свой меч победный
И тебя своим любимцем
Он нарек в ночном виденье.
Дал тебе и бич он в руки,
Что б народы все покорно
Храбрым гуннам подчинялись.
И, окончив славный подвиг,
Умер ты блаженной смертью.
Неожиданно пресеклись
Дни твои не в поле ратном,
Не от вражьего булата,
Не от заговора близких,
Не от дряхлости, болезни;
Ты скончался без мучений
В упоении блаженства!
И народ осиротелый
Никаких не терпит бедствий.
Умер ты в расцвете силы
У красавицы в объятьях,
В вечность ты переселился
Безо всяких мук предсмертных,
И за мирную кончину
Никому не надо мщенья.
В золотом гробу положен
Славный витязь, потому что
Гордый Рим — покорный данник
Нес Аттиле горы злата.
В серебре тебя хороним,
Потому что Византия
Серебром тебе платила.
А железный гроб последний
Означает, что железом
Сокрушал врагов Аттила.
И теперь твой дух великий
В величайшего героя
Перешел, что б трон Аттилы
Не утратил прежней славы.
И, твое занявши место,
Новый вождь, о, сын Мундцука,
Поведет к победам новым
Твой народ великий — гуннов,
И господства во вселенной
Никогда мы не утратим,
Вражьей силы не боимся...
|
|