Деньги

ВВОДНАЯ. «Что есть истина? - Спрашивают последние люди, и моргают…» - так формулирует состояние нашей эпохи немецкий философ Ницше. Передача эта навеяна искренним желанием не оказаться в этом состоянии, в состоянии «последних людей».
«Все испытывайте, хорошего держитесь», - советует нам апостол Павел, и еще говорит он – «Тайна беззакония уже в действии, только не совершится она, - продолжает апостол, - до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь: и тогда откроется Беззаконник».
Деньги. Деньги являются высшей реальностью современного мира, победившим всех конкурентов универсальным идолом. Француз еврейского происхождения, крупный финансист и, так сказать, одна из первых фигур мировой закулисы Жак Оттоли справедливо называет нынешний исторический этап «денежным строем».
Наше время характеризуется полным триумфом денег, которые стали которые стали своего рода тоталитарным эквивалентом, общим знаменателем для всех вещей и процессов реальности. Деньги представляют собой сегодня универсальный эквивалент чистого количества, сконцентрировавший в себе все остальные параметры материальности. То, что было на прежних этапах истории материальной преградой для осуществления духовных начинаний сегодня превратилось в абсолютизированную и приобретшую автономность массу. Капитал не просто вобрал в себя результаты истории, он тщится заменить божество, воссоздавая по своей прихоти самые разнообразные события прошлого, при чем трактуя их в произвольном ключе.
В питаемой капиталом индустрии образов поп-звездами становятся диктаторы, тираны, маньяки и ничтожества, словом, фиктивные персонажи. Деньги обладают абсолютной властью над настоящим, а следовательно способны воссоздавать прошлое и управлять будущим.
Деньги – единственное содержание постмодерна, как теперь принято называть нашу эпоху. В подлинном смысле их нельзя иметь, ибо деньги превращают любое начинание, любую инициативу, любое предприятие в обслуживание цифровой массы. Капитал преодолел капитализм, деньги поработили своих владельцев, постепенно превратившись из инструмента в самостоятельное господствующее существо.
Почему же именно деньги оказались, так сказать, телом Антихриста, т. е. тем беззаконником, о котором предупреждает нас апостол Павел? Почему этим телом не оказалась жестокость, извращение, сластолюбие, как это представляло себе эсхатологическое воображение древних
В традиционном обществе деньги сами по себе были сакральными и качественными, тогда они были не капиталом, а вещественным сгустком, если можно так выразиться, солнечной жизни. Их чеканили люди, специально подготовленные для этого обществом. Сакральная природа денег сохранилась и в русском языке, ибо «деньги» происходит от тюркского корня, означавшего «небо» - «денгир», «тенгри». Так же у тюрок называлось, кстати, и высшее божество. Некогда деньги были материальным выражением света, сгущенным светом благородного золота. Но постепенно их природа изменилась на прямо противоположную.
Вначале прерогатива чеканки монет была отнята у людей достойных этого, затем отдана более низкому сословию, а в последствии возможность чеканить монету перешла к буржуазии, а вместе с нею – к так называемому мировому отребью, ростовщикам, менялам и так далее. Потом вместо золота стали циркулировать банкноты как обязательства это золото при необходимости предоставить. И, наконец, пережиток качества был упразднен, и бумажки перестали быть обеспечены истинным золотом. И заметьте: теперь и сами банкноты стали заменяться карточками, виртуальными кодами, и процесс десакрализации дошел до своего предела. Так сказать, полный цикл пройден: от светлого неба качества в материальный ад количества. Теперь вырвать любую вещь, малую или большую, из под бремени капитала – приравнивается к подвигу Геракла.
Но любое усилие будет тщетным, пока мы не поймем со всей ответственностью, как глубоко внизу мы все очутились. Все прежние рецепты недействительны, и черная магия капитала чудовищно сильны и эффективна. Она преодолела классы и нации, сломила государства и сословия, и тот малый островок сопротивления, который еще остался, вот-вот грозит рухнуть под мягким давлением надвигающейся кромешной ночи. Если мы не заглянем в самый центр этого ада, если мы не сможем осознать последней тайны финансового дракона, Зверя, мы фатально проиграем нашу битву, а монстр легко и без усилий превратит все наши идеи, наши доктрины в уютную, развлекательную телерезервацию. Без такого интеллектуального рывка, без прозрения, и без мужественного прослеживания всего механизма, превращающего живое в мертвое, вплоть до корней, до истоков, нам не победить, нам даже не начать сражения.
Задача крайне трудна и почти невыполнима, особенно страшно от того, что ее насущность так слабо осознается. Если мы не сможем осознать капитал, в этом случае он осознает нас.
Сегодня я беседую с литературоведом Евгением Всеволодовичем Головиным. Мы немного отклонились от нашего курса в освещении творческого наследия поэтов русского Серебряного века. И сегодня мы коснемся творчества другого поэта, жившего в другую эпоху и в другой стране. Это – знаменитый английский поэт Вильям Шекспир. И попытаемся относительно того, что я сказал в начале нашей передачи разобрать его гениальную пьесу «Венецианский купец».
Рассмотрение этого поистине гениального произведения поможет нам отчетливее разобраться в таких принципиально важных для нашей жизни вопросах, как взаимодействие живой цивилизации и механической, целого и совокупности отдельных частей, качества и количества, подлинного и ложного.
Пожалуйста, Евгений Всеволодович, вам слово.

+ + +

Евгений Головин. Есть у Вильяма Шекспира знаменитая драма под названием «Венецианский купец». Действие её происходит в конце XVI века и, надо полагать, во времена как раз Шекспира, потому что действие происходит в Венеции и реалии, которые нам даны, очень напоминают как раз конец этого времени. Описана биржа на Реальто, которая возникла в Венеции в начале XVI века и прочие такие вещи.
Почему мы останавливаемся на этой драме. Потому что это чуть ли не единственная драма Шекспира, где разбирается святой для нашего времени вопрос о деньгах. Но надо признаться, что деньги, о которых говорится в драме и наши современные деньги очень отличаются друг от друга. Если мы забыли, содержание драмы, то давайте его чуть-чуть вспомним. Дело в том, что у богатого еврея Шейлока некий купец Антонио через посредство своего приятеля берёт взаймы под вексель 3000 дукатов.
Так. Давайте подумаем, что такое три тысячи дукатов в переводе, скажем, на доллары. Это очень затруднительно, но это не менее 3.000.000 долларов, безусловно. Хотя тогда в Венеции эта сумма считалась весьма незначительной. Весь вопрос в векселе, который подписал купец Антонио. В векселе Шейлок оговаривал, что в случае того, если он запоздает с уплатой, он возьмёт с Антонио вместо трёх тысяч дукатов он возьмёт фунт мяса, который вырежет в любом ему удобном месте.
Надо оговориться, кстати, что Шейлок не очень-то хотел давать эти три тысячи. Но потом он вспомнил, и, как сам Шейлок говорит, он вспомнил, что Антонио – хороший человек. Это – буквально его слова. «Is good man», - сказал Шейлок.
И теперь мы подумаем, кого мог еврей Шейлок в конце XVI века назвать хорошим человеком. Здесь мы сделаем некоторое отступление от проблемы этики, подумаем о том, почему Шейлок один из первых, по крайней мере, на конец XVI века, смешал этику и денежное достояние, смешал, проще говоря, качество и количество.
Давайте вспомним в принципе, что такое качество. И что такое этика. Вкратце, разумеется. По идеям платонизма существует на небе, на духовном небе, разумеется, существует пять духовных идей. Благо, справедливость, любовь, гармония, красота. Когда Шейлок сказал «хороший человек», он имел в виду главную идею, которую подразумевал Платон, идею блага. Таким образом, начиная с платонизма, и дальше это традицию развило и христианство также точно, добро-благо является главной идеей бытия. И естественно совершенно, что мы не можем это приобрести, ни за какие деньги, потому что эти идеи в тоже время являются качеством, качеством человека или вещи.
Таким образом, от идей Платона идут так называемые эйдетические ряды. Что это такое? Это когда идеи снисходят с Неба на Землю минуя подлунный мир. Таким образом, в ряду, скажем, блага находятся: золото, солнце, король, лев, орёл, петух, алмаз, копьё. Это – эйдетический ряд, который соединяет эти понятия, эти данности, которые взаимно влияют и резонируют друг с другом.
Когда мы, даже в обиходе, говорим «золотой человек», или, скажем, «не характер, а чистое золото», мы, разумеется, имеем в виду эти резонансы, эти ряды, которые гораздо позже были названы «добродетелями». Имеется в виду благо. До XIII века слова «добродетели» вообще не было.
Что же у нас получается? У нас получается, что когда Шекспир писал свою драму, «Венецианский купец», мир качества уже кончал своё существование. Мир качества подразумевает также следующий очень важный момент. Что вещи различаются – вещи, события, понятия – называются словом «целое». Субсантивом «целый». И это целое не может быть разделено на части. То есть буквально вплоть до XVII века люди не верили, что какое-либо целое может быть составлено из частей или разделено на части.
Скажут: ну если мы разобьём чашку (обычный пример), и потом её склеим, что же у нас получится? Можно ответить так, что у нас получится нечто - другое целое. То есть у нас не получится прежней чашки, и мы не можем сделать из частей что-то целое, то есть то, что разбилось, уже является не одним целым, а четырьмя-пятью. Это простая, но очень важная мысль, которая, в конце концов, до сих пор не даёт нам покоя. Потому что ответить на простую мысль, на простой вопрос очень трудно.
Таким образом, если мы поверим Шейлоку, что Антонио – хороший человек, потому что у него большое состояние, следовательно, мы должны делить целое, любое целое – события, качество характера, чашку, шёлковую материю, да что угодно - мы должны делить на какие-то части или не делить. От этого зависят два кардинально разных мировоззрения.
Если золото определено в эйдетический ряд… Прошу прощения за это выражение, я его объяснял, и ещё раз объясню: эйдетический ряд это та нить, которая идёт с Неба на Землю, спускаясь через четыре космических элемента – огонь – воздух – вода – земля – эйдетический ряд даёт в каждой стихии свои данности, свои вещи, свои понятия.
Таким образом, ещё раз процитирую: золото в одном эйдетическом ряду с солнцем, львом, орлом, петухом, алмазом, копьём. Это очень важно знать, если мы говорим о том, что золото является эквивалентом денег.
И правильно ли оно так является? Подумаем ещё раз на эту тему. Дело в том, что даже самые знаменитые философы, такие как Зиммель или Зомбарт, немецкие, я имею в виду, философы 20-го века, в своих книгах о происхождении денег толком не могли точно это определить. Даже сейчас мы не знаем, откуда вообще взялись деньги. Языческая цивилизация их никогда не знала. И то, что потом христианские историки пытались навести какой-то порядок в торговле финикийцев, карфагенян, римлян и так далее, всё это, в общем, не очень-то убедительно.
Дело в том, что в принципе Георг Зиммель в своей книге о деньгах считает, и не без основания, что прародителем денег случился Карфаген. Имеется в виду Карфаген в эпоху его войн с римлянами. И вот почему и как он это объясняет: дело в том, что Карфаген использовал много наёмников со стороны, массу наёмных войск. И естественно сам этнос мог обходиться без денег. Но наёмники, которые были другой религии, других верований, другой национальности, им надо было как-то платить. И поэтому золото, серебро, драгоценные камни, уже в ту эпоху – примерно 4-3 век до новой эры (их ещё не называли деньгами) - являлись предметами, которые отдавали в дар за службу.
Вместе с деньгами в Карфагене появилось невиданное для язычества явление – проституция. Напрасно думают, что проститутка – это древнейшая профессия. Это – сравнительно недавняя профессия. Дело в том, что по язычеству проституция была запрещена законом. Проще говоря, женщина, которая за любовь берёт какото подарок, если она этим хвастается, она подлежала в Греции и в Риме изгнанию из страны, самому суровому в то время наказанию. Поэтому убедительно, что проституция появилась вместе с наёмными войсками и именно в такой стране, как Карфаген.
Да, и надо ещё заметить, что наёмным войскам, легионы которых часто воевали за границей, выдавали каждому некий кусочек кожи с надписью, сколько он должен получить в Карфагене: золота, серебра, драгоценных камней и ещё каких-то ценностей для этого мира – мирра, пурпура, шёлка и так далее. И к сожалению выходило часто, что солдаты возвращаясь обратно в Карфаген, увы, не могли получить вознаграждения, которое им следовало.
Отсюда, кстати говоря, Гюстав Флобер написал свой роман «Соламбо», который повествует о мятеже наёмных войск в Карфагене, вызванный именно этой историей – деньгами, которых не было.
Но в Риме, вопреки, опять же, утверждениям очень многих историков, с деньгами тоже ситуация непонятная абсолютно. Потому что деньги как мы это понимаем, то есть эквиваленты других ценностей – имеется в виду золото, серебро, и ещё многие вещи, которые уже вышли из употребления, но скажем, ещё и драгоценные камни (из того, что мы знаем) – обычно приносили в храмы, и храмы были в этом смысле центрами богатства. Нельзя сказать – денег. Богатства в смысле золота, серебра и драгоценных камней.
Можно ли это считать за деньги? Нельзя. Очевидно, обмен имел в виду совершенно иные методы и цели. И ещё надо учесть, что деньги – круглые монеты – превратились в магические амулеты, которые стоили иногда в обмене (или как мы сейчас говорим «бартер») безумно дорого. За одну такую медную монету с изображением Афродиты, либо Артемиды, либо Аполлона, можно было (как бы мы сказали сейчас) купить очень много. Можно было купить поместье, рабов и так далее и так далее.
Поэтому понятно, что вопрос о происхождении денег невероятно сложен, и очевидно мы никогда не получим на него должный ответ.
Надо ещё сказать, что такое магико-мистическая атмосфера, в которой жили люди почти вплоть до XVI-XVII-го века. Не будем забывать, что новая наука – явление сравнительно недавнее. Мы упоминали о том, что в языческом мире целое никогда не делится на части. Так вот. Деньги – то самый пример, когда целое делится на части. И именно это поразительно во всей этой ситуации. Когда Шейлок называет Антонио хорошим человеком, которому можно дать взаймы три тысячи дукатов (сумма, огромная для нашего времени и весьма незначительная для Венеции того времени), это значит, что хороший человек – это надёжный человек. Хороший человек, это человек, который может оплатить не только своё поместье, своих рабов, но и позволить себе любые прихоти.
Но поэтому мы хотим посмотреть, каким образом идея Платона, которая называется «благо» понемногу перешла в количество. То есть благо есть энное количество золотых монет. Но что же получается дальше?
В пьесе Шекспира идут серьёзные коллизии. Антонио – дворянин и благородный человек. За одно он ещё и купец. Естественно, что XVI век знаменуется уже упадком дворянства, упадком первого и второго сословия, и переходом дворянства постепенно в буржуазию. Но Антонио при этом остаётся весьма благородным человеком, если вспомнить, что деньги он взял даже не для себя, а для своего нуждающегося друга. И даже подписал вексель, где еврей Шейлок требовал с него фунт мяса. Поэтому как всегда у Шекспира сталкиваются совершенно невероятные вещи. Потому что ни один человек в здравом уме и памяти не мог бы подписать такой вексель. И вот почему мы называем идеи Платона «качествами». Потому что благородство Антонио нелогично, нерационально и просто невероятно. Сейчас бы его назвали просто дураком.
У него были некоторые основания, у Антонио, давать такой вексель, потому что он ждал свои корабли с грузом. Но уже в пьесе друзья ему говорили, что мало ли что может случиться с кораблями. Они могут потонуть и так далее. В результате так и вышло, и главная коллизия пьесы в том, что Антонио не смог вовремя заплатить свой долг. И здесь мы проследим добродетели еврея Шейлока, который проявил определённую справедливость.
Вексель необходимо оплачивать – так очень реально думает Шейлок. И когда друг Антонио приходит к Шейлоку и говорит: «Ну не станешь же ты требовать с него фунт мяса! На что он годится!» И тогда идёт знаменитый монолог Шейлока.
Шейлок отвечает: «Да чтобы рыбу на него ловить. Пусть никто не насытится им, но он насытит месть мою! (Обратите внимание на поразительное чувство справедливости Шейлока). Он (имеется в виду Антонио) меня опозорил. Помешал мне заработать, по крайней мере, полмиллиона, надсмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, поносил мой народ, препятствовал моим делам. Охлаждал моих друзей, разгорячал моих врагов. И какая у него для этого была причина? Та, что я жид? Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов и членов тела, чувств, привязанностей и страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его то же лето и зима, как и христиан? И если нас уколоть, разве у нас не течёт кровь? Если нас пощекотать, разве мы не смеёмся? Если нас отравить, разве мы не умираем? А если нас оскорбить – разве мы не мстим?»
Это – действительно знаменитый монолог, который составил славу не одного драматического актёра, как известно. Но давайте подумаем над этим монологом более подробно, поскольку мы можем почитать пьесу внимательно, прочитать монолог много раз, а не смотреть единожды на сцене. И мы не будем под обаянием того или иного актёра.
Какова справедливость Шейлока? Для этого сделаем ещё одно отступление. Схолиасты делили душу человеческую на четыре части – условно, конечно, говоря – вернее, это даже качества. Это называется: anima vegitabilis, anima animalis, anima rationalis и anima celestis. Это было санкционировано авторитетом таких людей, как Святой Бонавентура и Святой Фома Аквинский, и поэтому принято в католицизме. К чему апеллирует Шейлок, когда он говорит о том, что «если нас пощекотать, то мы засмеёмся» или «разве у нас нет чувств?» и так далее? В данном случае Шейлок апеллирует к двум частям души: anima vegitabilis и anima animalis, то есть к двум частям души, которые отвечают просто за жизнь в теле и за страсти. Шейлок тем самым говорит, что нам нужна та же пища и нас волнуют те же страсти, что и христиан. Заметим, что тут начинается водораздел и большая разница. Потому что ни anima rationalis, ни тем более anima celestis – душа небесная – никак и ни коим образом не могут сблизить христианина и еврея, дворянина и крестьянина.
Именно в этом есть отличие. Когда говорят против сословий, что, скажем, все мы совершенно одинаковы, подвержены одинаковым страстям и едим одну и ту же пищу, и так далее, имеются в виду душа животная и душа растительная. Да. Но главное различие между людьми, чем, собственно, и обусловлены сословия или расы, это именно душа рациональная, присущая каждому индивиду, и небесная душа, тоже присущая каждому индивиду. И в этом смысле справедливость Шейлока совершенно поразительна.
Теперь у нас есть совершенно законное право с точки зрения платонизма выстроить эйдетический ряд «благо-золото». И мы только что проанализировали, как еврейский купец Шейлок интерпретирует добро: как состояние. То есть, он спокойно переводит качество в количество. Теперь, поскольку золото через Солнце связано с божественным небом, мы должны немного поговорить о мистике этого металла, который не напрасно с самых древнейших времён является эквивалентом многих других ценностей, да и вообще, собственно, всех ценностей.
Дело в том, что потребительское отношение к золоту развилось сравнительно недавно века 4-5 назад. Золото всегда считалось царём металлов. Потому что золото обладает незаурядными свойствами. В основном его всегда использовали в медицинских целях, потому что живое золото обладает поразительными свойствами.
Любопытна вот какая вещь. Был такой очень известный в истории церкви епископ Андреас, епископ Цезареи. Жил он в 6 веке нашей эры. И он оставил лапидарии, или каталог, свойств драгоценных металлов и золота. Читать его крайне интересно. Например, он пишет такие вещи, что топаз (драгоценный камень топаз) – он называет его камнем святого Матвея-Евангелиста – снимает болезнь глаз, и не только болезни физических глаз, но также и духовных. «Ибо, - пишет епископ Андреас, - святой Матвей мог снимать топазом молочную пелену, которая застилает физические и духовные глаза верующие, и, таким образом, очистить зрение его для созерцания вещей земных и божественных». Равно также точно он описывает сапфир как камень целомудрия и очень рекомендует сапфир всякого рода отшельникам и в монастыри, ибо сапфир, при соответствующей молитве, очень способствует сохранению целомудрия. Дальше у него очень любопытный пассаж, касательно аметиста. Многие, даже священники, носят аметист, не зная его великих свойств. «Известно, - пишет епископ Андреас, - что аметист, окроплённый святой водой являет перед нашими глазами видение Царствия Небесного. И поэтому надлежит всякому сановнику церкви носить аметист, ибо это раздвигает его духовное зрение до небесных пределов». Поэтому в ритуале церкви каждый драгоценный камень обязательно имеет свою историю, свои свойства, и священник каждого звания имеет, собственно говоря, свой в этом плане разные преимущества и необходимости, и нужды касательно всех этих вещей.
Таким образом, всё это было хорошо, но, строго говоря, всё это исчезло в начале XIX-го века. И вот почему оно так исчезло: потому что с началом новых научных теорий знаменитый английский химик Хэмфри Дэви опубликовал статью, где сказал, что алмаз и уголь совершенно одинаковы по своему составу, и что они просто отличаются разной структурой атомов углерода. Это был абсолютный удар и, кстати, по идее целого, о которой мы говорили. Тут уже было совершенно ясно, что любое цело состоит из частей и только из частей. Заметьте, что проблема качества современной наукой вообще и химией в частности, вообще не учитывается. Не смотря на совершенно поразительные ляпсусы в этом плане.
Допустим, если химик нам говорит, что вода состоит из двух объёмов водорода и одного кислорода, короче говоря, называет нам формулу H2O, то люди наивно верят, до каких глубин дошла наука. То есть что мы можем просто при отсутствии воды сделать её при помощи вот этой формулы. Но беда в том, что это – необычайно трудная лабораторная работа. Но даже если удастся – не совсем эти размеры, два к одному, не совсем – это кропотливая штука, но даже если удастся – причём тут не учитывается катализатор электрического тока, примерно 8000 вольт напряжения, которое где-то надо добыть – то в результате получается жуткая отвратительная жидкость, которую пить практически нельзя. Её может быть может выпить с трудом человек, который неделю томился от жажды. Вот приблизительно тот суррогат, который подсовывает нам научная химия.
Из этого можно сделать очень много выводов и для новой нашей цивилизации, но мы перейдём к проблеме денег, коей мы и занимаемся в данном случае. Считается очень ошибочно, что деньги дают богатство, отсутствие денег даёт бедность. Вот здесь ещё один удар по идее качества, по всему платонизму и по всему христианству в принципе. Потому что богатство и бедность – суть качества, они не зависят от количества. Все мы прекрасно знаем, что богатство можно определить, и что в основном оно определяется духовно и психологически. Человек богатый – это тот, кто не нуждается ни в чём.
Здесь мы позволим себе вспомнить ещё одно заключение, которому нас научили схоласты. Что люди живут в принципе по идее либо abundatio, что значит изобилие, либо по идее privatio, что значит лишённость. По схоластической философии, богатство принадлежит Небу - abundatio, а privatio – принадлежит Земле, материи.
И в самом деле мы подумаем так: дают ли деньги богатство? Нет, они его не дают по такой простой причине, что они категорию privatio никак не снимают. По простому примеру, который мы все знаем, что сколь много бы человек ни имел денег, ему их хочется всё время больше, ещё больше и ещё больше. И поэтому ни один даже самый состоятельный человек - если ему сказать, что знаете, вы несметно богаты, с этим не согласится, безусловно, называйся он Ротшильдом, Рокфеллером или ещё кем-нибудь. Поэтому совершенно понятно, что богатство есть категория духовная. И что privatio есть категория материальная. И тогда мы можем спокойно посмотреть на этот материальный мир, который страдает лишённостью абсолютно во всём и везде. Но если в средние века или даже раньше причины этой лишённости были одни, у нас они, к сожалению, совсем другие.
Необходимо отметить, что вместе с революцией, которую вызвало заявление Хэмфри Дэви касательно того, что алмаз и уголь – это в принципе одно и то же, через 50, примерно, лет после этого открытия появилась периодическая таблица элементов. И это был второй и уже смертельный удар. Золото, серебро и другие элементы, которых сейчас насчитывается, наверное, очень много, выделились в отдельные элементы. Это значит, что мы воспринимаем водород, кислород, золото, свинец как нечто отдельное, как элементы. Это абсолютная чепуха с точки зрения природы, потому что в природе не бывает чистых металлов, не бывает чистых газов и так далее, и так далее. Всё понятно, и Менделеев в принципе мог бы нам ответить, что он свою таблицу не ставил во главе угла, и не ставил её во главе Творения, и не говорил, что Господь оперировал с этой таблицей, когда создавал мир, и что это – чистая теория. Всё правильно, это – теория. Но эта теория очень сильно повлияла на деньги. Стали отличать чистое золото от нечистого золота, что совершенно смехотворно. Химической апробацией нельзя определить золото как чистый металл. Любой металл всегда бывает с примесями. И если учесть, сколь высокого искусства достигли подделки, начиная со времён Возрождения (о нашем времени уже не стоит и говорить): подделки, фальшивые монеты, и прочие и прочие вещи – фальшивое, всё фальшивое (имеются в виду амулеты и прочая и прочая), то легко понять, сколь неудовлетворительна химическая апробация. Даже в наше время ничего не стоит способному химику сделать золото, вернее, сделать такую лигатуру нескольких металлов, добавив ещё кое-какие ингредиенты, что подобное «золото» очень легко химически будет определимо.
Немножко вернёмся к нашему времени – немножко пораньше. Дело в том, что у историков существует очень странное – причём, у многих историков – очень странное мнение о прошлом. Ну, скажем, о недавнем прошлом, века 3-4 назад. Нас постоянно пытаются историки убедить, что люди жили бедно, в сплошной антисанитарии. Техническая революция гордо апеллирует к тому, что она всех нас снабдила водой, душами, ванными, холодильниками и прочими вещами. Но нет ничего более глупого, чем поддерживать это мнение.
Во-первых, надо сказать, что Маяковский прав был, когда сказал про водопровод, что он сработан ещё был рабами Рима. Со времён Римской империи, где была великолепная канализация и великолепное водоснабжение с горячей, опять же, водой, и любой водой – морской или пресной. С тех пор люди неплохо жили в достаточном комфорте в этом смысле. И в средние века в Европе было то же самое, хотя сейчас пытаются говорить, что была сплошная грязь, особенно романисты очень любят эту тему: сплошная грязь, нечистоты на улицах, лошадиный помёт и так далее, я так полагаю, что эти историки сами ответственны за свои слова. Потому что нет ничего противоположного истине. В городах была абсолютная чистота, и сотни дворников трудились всегда касательно чистоты в городе. Поэтому нельзя так говорить. Особенно, если иногда даже философы заявляют, что в XIX веке в Париже было всего 3-4 ванные. И что эти люди считались невероятными исключениями. Нет ничего более противоположного истине. Потому что не надо думать, что водопровод, канализация, душ и так далее такое уж сложное дело. Это, в сущности, очень просто. Закрывая эту тему, можно сказать, что и в XVII-м и в XVIII-м веке люди в плане санитарии и гигиены жили, мягко говоря, не хуже, чем мы – мягко говоря.
Но к чему я это веду. Я веду это к технической революции, которая началась в конце XVIII века и так далее, и плодами которой мы имеем счастье наслаждаться до сих пор. Дело в том, что истинное обнищание европейского населения началось именно с этого времени. Можно, конечно, упомянуть о бунте английских рабочих против паровых машин и против ткацких фабрик, но это – лишь капля в море. Дело в том, что из-за технической революции – в XIX-м веке это ещё было не так, а в 20-м это уже очень ярко – европейское население обнищало до таких размеров, что это трудно даже сказать. Даже это понятно по романам. То, что Эжен Сю или Диккенс называют нищетой – это совсем не та нищета, которую мы имеем сейчас. Если в середине XIX-го века курица в Париже стоила 2 су – это совершенные копейки – то совершенно понятно, что рабочие могли бунтовать не потому, что им было нечего есть, а потому, что они привыкли к более высокому уровню жизни, чем тот, до которого довели всех нас, и довели, в основном, техницисты. Стоит обратить внимание даже на бесконечную страшную инфляцию этих денег.
Действительно, заметим, что граф Монтекристо, согласно его творцу Дюма, имел сто миллионов франков. Конечно, это большая сумма, может быть даже сейчас. Но то, что мог себе позволить человек совершенно не беднее графа Монтекристо сейчас не может позволить себе ни один миллионер. Это красноречиво говорит о том, до какого кошмара дошла бедность современных людей. Дело в том, что это – проблема не только золота, это проблема той фальши, той искусственности, в которой мы живём уже примерно три века.
Касательно денег можно сказать так: деньги можно разделить (и так их делит замечательный немецкий философ и социолог Георг Зиммель) на три категории: деньги материальные, то есть золотые и серебряные; деньги символические, то есть деньги бумажные; и деньги номинальные, те, которыми мы с вами сейчас пользуемся, то есть деньги, которые вообще не понятно к какой категории отнести.
Немного об истории вопроса. Деньги символические вёл очень знаменитый интересный человек, англичанин Джон Лоу в начале XVIII-го века. Этот Джон Лоу был карточный игрок и финансист, необычайно одарённый человек. Он приехал во Францию в эпоху регентства и обратился к регенту Филиппу Орлеанскому в 1717 году. Франция была тогда в страшном финансовом крахе, и он, собственно, предложил заменить золотые луидоры бумажными деньгами с тем, чтобы эти бумажные деньги сразу и моментально можно было на золото обменять. Финансовый совет, который собрался в феврале 1717 года был потрясён, и главный финансист герцог Ноэль сказал ему, что дорогой барон Джон Лоу, луидор всегда останется луидором, даже если с него стереть все надписи – золото всегда есть золото. Логично, и ничего нельзя, собственно, сказать на эту тему. Луидор всегда останется золотом, всё понятно. Но дело в том, что Джон Лоу стал апеллировать к тому доверию, которое народ, население обязаны испытывать к своему правительству. И сказал, что зачем таскать с собой целые ящики золота, гораздо проще носить просто пачку кредиток, пачку банкнот, пачку ассигнатов. Он действительно сумел провести свою реформу в течение двух или трёх лет, она окончилась крахом, потому что из-за многих ситуаций, связанных с банкротством тех или иных фирм он, Джон Лоу, не смог обменять огромное количество кредиток на золото. И получилось нечто жуткое, получилось некое предвестие будущей французской революции. И таким образом идея бумажных денег потерпела полный крах. И люди остались при том убеждении, что бумага и есть бумага, мало ли кто её может переписать, а луидор остаётся луидором, всё это правильно.
Касательно доверия к правительству, которое обеспечивает золотым запасом бумажные деньги и два-три века назад, я думаю, отношение было примерно такое же, как и сейчас. Я думаю, что довольно-таки малым доверием пользуется любое правительство у любого населения. Но как мы знаем, к французской революции и после французской революции бумажные ассигнаты обрели хождение повсюду. И вот, что там получилось. Там получилось то, что в результате привело в финансовом, денежном отношении к 1848 году к тем революциям, которые прошли по Европе. Дело в том, что 48-м году несколько правительств отказались обменять бумажные деньги на золото. Или были пойманы на подделках, когда было фальшивое золото дано в обмен на кредитки. И тогда население – французы, немцы, австрийцы (Россию это тогда ещё обошло стороной) – взбунтовалось, потому что они остались при бумажных деньгах, которые… много раз были денежные реформы, то да сё… но от правительства уже тогда, как и сейчас, не могли добиться выдачи под бумажные кредитки выдачи золота. Несмотря на то, что эти надписи красуются на банкнотах, что казна обязана оплачивать золотом бумажные номинативы, даже сейчас можно никому не посоветовать идти получать золото, скажем, за какие-нибудь рубли. Даже и за доллары это нельзя сделать.
И здесь получилось то, что можно назвать абсолютным крахом Европы в этом смысле: люди потеряли почву под ногами. Раньше у них были поместья, раньше у них было золото, сейчас у них поместья весьма относительно в их власти, и это зависит от прихоти техницистов. И деньги тоже – на эту тему нечего долго распространяться, мы все можем много раз в этом убедиться, что бумажные деньги стоят ровно столько, сколько стоит бумага, на которой они напечатаны. И более – ничего.
Таким образом, техническая революция привела к массовому обнищанию Европы, и Америки, да вообще, везде, где техницизма царствует, он приносит нищету и кошмар. Это совершенно понятно почему: потому что КПД (коэффициент полезного действия) любой техники не превышает 5%. Любая техника истощает землю. Ей необходимы ресурсы, невероятно необходимы. И вот, получая взамен холодильники, телевизоры, мобильники, телефоны, мы истощаем Землю и ресурсы земные до невероятного ужаса. И можно сказать, что долго это не может, наверное, продлиться, потому что даже сейчас малейшее колебание цен на нефть или бензин приводит к дальнейшему подорожанию. И всё это вместе взятое имеет очень много следствий.
Одно из самых страшных следствий техники – это когда с человеком обращаются как с машиной. Это давняя история. Мы знаем, что философы Просвещения в середине XVIII-го века очень ратовали за идею, что Вселенная – большие часы, а Бог – часовщик. Деламбер и Ламетри составили концепцию человека машины. Это привело к дикому развитию медицины, естественно, платной медицины. Потому что сказали, что если человек – машина, значит душа – понятие сомнительное, и на здоровье тела это никак не отражается. Если человек – машина, можно его анатомически разбирать и собирать и так далее. И поэтому врач, обычный врач, заменил священника. Понемногу заменил. И стал неким таким оракулом.
Можно долго распространяться на эту тему, но в конце концов мы все уже сейчас понимаем, к чему это привело. Это привело к тому, что идеи Деламбера и Ламетри неслыханно восторжествовали в наше время. Человек полностью выброшен из нормальной жизни. Человек обречён на полную нищету. На заводе он стоит на конвейере, далее он живёт только для того, чтобы купить еду или одежду, то, что неслыханно, и то, что не было никогда, даже в XIX-м веке. Всё это говорит о том, что богатство есть богатство, и это явление чисто духовное, чисто психическое, и бедность есть, увы, жестокое материальное явление в ужасающем материальном мире, в котором мы живём.

Хотелось бы вернуться к нашей первой причине, то есть к произведению Шекспира. Как правило, литературоведы и вообще люди интересующиеся этой сферой, ставят на первое место «Гамлета», конечно. «Гамлет» - этот главное, так сказать, что создал Шекспир. Мне хотелось бы первый вопрос задать вам по поводу вашего отношения к его творческому наследию и что же на ваш взгляд является главным в наследии этого великого английского поэта.

Евгений Головин. Я думаю, что такой акцент на пьесе «Гамлет» совершенно неправомерен. Потому что у Шекспира есть не менее десяти, и даже не менее пятнадцати, не менее сильных пьес, где подняты не менее серьёзные вопросы. «Гамлет» даже некоторыми шекспироведами не принимается всерьёз как пьеса чисто маньеристическая, как пьеса очень мистическая, и даже я боюсь, что к нашей теме, теме золота, богатства и бедности «Гамлет» может иметь мало отношения, хотя бы потому, что действие разворачивается среди людей весьма состоятельных. Гамлет – человек не бедный, Гамлет настолько не бедный человек, что может позволить себе роскошь задавать себе вопрос «Быть или не быть?» Мы хорошо знаем, что так начинается монолог, но интересно его почитать дальше. В сущности, Гамлет поставил нам очень страшную дилемму: действие или бездействие. Для Гамлета, что действие, что бездействие, как ясно из этого монолога, совершенно одинаково. К людям и к жизни от относится очень презрительно. Когда говорит, что и Дания – тюрьма, и весь мир – тюрьма, и так далее, и так далее. Но при этом он говорит, что мы должны действовать только потому, что мы боимся смертного сна. То есть там поставлена главная проблема человеческой экзистенции: смерть или жизнь. Это действительно уникальная пьеса в том смысле, что никогда ещё смерть как категория бытия не заявляла себя столь чётко, как в этом знаменитом монологе. И Гамлет говорит: мы итак, говорит, боимся кошмаров во сне, но если это будет смертный сон, то мы, конечно, безумно боимся смерти как абсолютных кошмаров. В этом его проблема, в этом его двойственность.
Что касается в принципе Шекспира как явления, вероятно это – единственный, и можно даже так сказать, что это – единственный и последний писатель в Европе. Потому что заметьте, что все наши даже очень знаменитые гении, они все писатели такого третьего разбора, говоря с точки зрения мировой литературы. Потому что родоначальники этой словесности, такие как Гомер, Аристофан, Вергилий, это, безусловно, главные писатели. И после огромного перерыва тысячи в полторы лет явление Шекспира совершенно уникально, потому что если подумать всерьёз и если его почитать внимательно… Увы, к сожалению, я должен сказать, что для этого нужно знать английский язык, при всём почтении даже к нашим русским переводчикам, среди которых были весьма известные поэты, как Пастернак, Маршак и так далее. Надо сказать, что язык Шекспира отличается необычайной сложностью, как вообще язык того времени. Существует несколько словарей терминов Шекспира. И для того, чтобы понимать его, и понимать необычайную глубину его мысли, безусловно надо, увы, прочитать его на английском языке. Увы – я хочу сказать тем нашим современникам, которые считают, что смысл жизни – в погоне за деньгами.
Но давайте воспользуемся ещё раз некоторыми мнениями Шекспира и подумаем, а что, собственно, нам дают деньги, вернее – те номинальные деньги, которые мы сейчас употребляем. Заметим: это уже даже не символические деньги. Наши деньги существуют в каком-то непонятном пространстве. Наш век – не век ценностей, но век обмена этих ценностей. Скажем так, если мы имеем какую-нибудь красивую, очень редкую жемчужину, мы не будем ей наслаждаться всю жизнь, мы постараемся её быстро хорошо обменять. Скажем, эту жемчужину можно обменять на картину Ван Гога. Картину Ван Гога можно обменять на вертолёт, а вертолёт – ещё на что-нибудь. То есть мы живём в сплошной транзитности.
У нас давно кончилась идея религиозной и духовной иерархии, поэтому пропали все сословия. Потому что сословная иерархия санкционирована небесной иерархией, безусловно. Если нет Неба, то Земле тоже приходится туго. И в этом смысле эта настоящая иерархия заменена сейчас некоей транзитной субординацией. Кто-то становится начальником не имя для этого никаких качеств специальных, кто-то становится подчинённым, имя, может быть, отражение большие таланты. То есть современный мир живёт в безусловном хаосе. И в этом смысле мы тоже можем найти у Шекспира. Этот хаос, например.
Он изобразил подобную сумятицу в замечательной пьесе «Бесплодные усилия любви». И поэтому я хочу сказать на ваш вопрос, что «Гамлет» может быть знаменитая пьеса, но она знаменитая, подчёркиваю, для сценического исполнения. И Гамлета играли не только мужчины, его играла и Сара Бернар, и Элеонора Дузэ. То есть это какая-то уникальная роль мирового репертуара. Но ещё раз повторяю: надо отличить книжного Шекспира, то есть книгу, которую надо зная английский язык читать долго-долго, внимательно, глазами - от того, как мы пойдём на спектакль и увидим трактовку, интерпретацию Шекспира заведомо данную каким-то определённым актёром, который как человек может быть никем и ничем, может быть просто неплохим актёром. И это – большая разница

Слава Богу, вы знаете не только русский язык, а ещё и несколько иностранных, и в этом контексте я хотел бы задать следующий вопрос мой: ну неужели Шейлок будучи умным человеком и в принципе в его интерпретации блага - благостным и добрым человеком – неужели он только всего лишь кусок мяса хотел получить, как вот в этих наших переводах на русский язык даётся, особенно после 1917 года. Этот кусок мяса, к которому так сильно апеллируют вот эти русские поэты – Борис Пастернак и так далее. Или что-то тут всё-таки большее заложено? Потому что я не уверен, что столь умный и проницательный человек мог требовать от итальянского дворянина всего лишь кусок мяса.

Евгений Головин. Да, вы правы, совершенно правы, потому что в пьесе Шекспира, имеется в виду – в подлиннике, нес слова «фунт», то есть «pound» - нет такого слова по одной простой причине, что не было тогда такой меры веса, или цифрового эквивалента итальянским деньгам в Венеции конца XVI-го века. Даже фунт стерлингов в Англии появился гораздо позже. Фунт, как мера веса, она в принципе шотландчкая, появилась в Англии гораздо позже. У Шекспира вообще нет ничего про этот фунт и я не знаю, откуда он у переводчиков появился. У Шекспира сказано «heart», то есть – «сердце». «Я хочу вырезать твоё сердце». Трагедия именно в том, что он прописал это в векселе. И под чем подписался Антонио, то есть благородный купец.
Шейлок – он безусловно умный в торговом смысле человек и преуспевающий – совершенно одержим идеей ненависти к христианству. По собственной его логике он абсолютно прав, потому что христиане вообще, и Антонио в частности не давали ему вершить дел на бирже, на Реальто в Венеции. Ну, так себе не давали, ведь надо учесть, что Шейлок далеко очень не бедный человек, есть даже такая его фраза, что «Антонио мне помешал заработать полмиллиона». То есть это не может сказать человек бедный, что кто-то помешал ему заработать полмиллиона. Это, наверное, может сказать минимум миллионер. Так что христиане очень даже давали евреям заработать. Это совершенно понятно, и более того, весь финансовый оборот примерно на 90% принадлежал в XVI-м веке еврейским компаниям и еврейским синдикатам.
Но здесь идёт кровная ненависть Шейлока к христианам. Именно поэтому он потребовал сердце. И наверное он бы своего добился, если бы не хитроумие Порции, которая, как часто бывает у Шекспира, возлюбленная друга Антонио, которая переоделась адвокатом и которая, собственно, тут же согласилась с Шейлоком, что вексель требует сердца, но сказала так, что ты, любезный Шейлок, уж выреж сердце так, чтоб ни одной капли крови не пролилось, потому что это уже не входит в вексель. Кровь-то не обозначена в векселе. И, понятно, поставила в полное смятение и Дожа, который присутствовал на суде, и всех участников этого суда, и, конечно, Шейлока, главным образом. Потому что вырезать сердце так, чтобы не пролить ни капли крови – эта задача была для Шейлока, очевидно, невыполнима. Хотя, насколько я знаю, юристы до сих пор спорят о правильности решения Порции. Шекспир, как всегда, задал такую задачу, которую разрешить невозможно. Это – «быть или не быть» в таком финансово-палаческом смысле слова. Потому что вырезать сердце не пролив ни капли крови, это наверное так же трудно, как Гамлету и быть и не быть одновременно. В этом смысле безусловно, Шейлок очень умён, но главное в нём – глубочайшая ненависть к христианам. А это – уже другой вопрос.

И будто бы тут капелька жизни в глубине его механистического мировоззрения прослеживается. Надо отдать должное этому Шейлоку, как мне какжется. Как же смогла вот эта механическая цивилизация, механическое мировоззрение внедриться в живое мировоззрение европейцев? Как же европейцы допустили, чтобы механизм овладел ими? Ведь мы сейчас эти плод-то пожинаем

Евгений Головин. Я понимаю, этот вопрос, по-моему, очень трудный. Ни один даже наш мудрец XX-го века не мог однозначно ответить. Был такой немецкий философ 20-х годов XX-го века Вальтер Ротенау, который посвятил этому целую книгу. Он её посвятил магии больших цифр и механицизму, где он написал, что механицизм не имеет другого объяснения, это, говорит, наказание Божие и небесное явление. Вернее он написал «космическое явление», которое пришло из космоса. И как пишет дальше Вальтер Ротенау: «я не знаю ни одного более или менее рационального объяснения механицизма… Я знаю также, - пишет Вальтер Ротенау, - что любые проявления механицизма, даже забавные, даже какие-то аппараты, даже андроиды, которые строили маги в средние века вызывали у простого народа панику, гораздо большую чем нежели когда маги откапывали и оживляли трупы» (практика, довольно известаня в чёрной магии). И известно также из жизни знаменитого астролога Елизаветы I Джона Ди, что упомянутый Джон Ди будучи студентом очень любил мастерить всякие механические игрушки. К постановке пьесы Аристофана он, например, устроил металлическую птицу и металлического жука, которые – понятное дело, они наверное, заводные были, на заводных пружинах – некоторое время летали в воздухе. Это породило панику страшную. И потом, когда его преследовали как колдуна и чернокнижника, именно это ставили ему в вину. И тогда народ не мог объяснить, не видя этой заводной пружины, он не мог объяснить, почему металлическая муха летает. Четсно говоря, мы тоже сейчас этого объяснить не можем. Да, пружина, но это – крайне поверхностное объяснение. Мы не понимаем почему металлический жук или муха взлетает и начинает летать Сколько бы нам не объясняли про законы аэродинамики, где-то в глубине сознания это совершенно непонятно.