В.Киршин

- Тогда это все завтра, да?

Тимур Александрович Ставро в ответ чуть небрежно поморщился и улыбнулся согласно. Проводив неотрывным взглядом прелестную субординаторшу, потешно деловитую со своими пустяковыми бумажками, он поднялся из-за стола и подошел к полированному шкафу "инв. № 22". Отворив дверцу, он провел перед зеркалом расческой по своим густым черным усам и еще раз повторил утвердительно свою слегка небрежную, слегка лукавую улыбку. "Тогда это все завтра, да?" - "Ну конечно, у нас с вами будет еще завтра..."

Закрыв шкаф, Ставро не спеша вернулся на место.

Мимо окна с визгом пронесся стриж. Тимур Александрович поглядел озабоченно, но небо в окне было безоблачным и синим - он глубоко, с удовольствием вздохнул и потянулся в кресле - крепко, со стоном, со смаком, выгнув грудь и растянув в блаженстве лицо, долго, - в завершение энергично сгруппировался и крякнул. Затем, просунув руку под халат, расстегнул верхнюю - "мобилизующую" - пуговицу брюк: демобилизовался и, улегшись всеми своими авторучками на стол, осторожненько приподнял крышечку пустого чернильного прибора. Там вот уже семьдесят два часа томилась подопытная муха. С оторванным крылом, без пищи и воздуха - и хоть бы что ей. Тимур Александрович уважительно покачал головой, затолкал сунувшуюся было героиню обратно и ловко накрыл ее точеной крышкой.

В коридоре, вдалеке, послышались шаги. Ставро сурово сдвинул брови и замер. Сперва он хотел рассердиться - кто это там гремит в его отделении! - но шаги были слишком уж уверенны и отчетливы. Заведующий удивился и стал прислушиваться с любопытством. Однако любопытство его было не настолько велико, чтобы встать из-за стола и отворить дверь, более того, Тимуру Александровичу почему-то совсем не хотелось, чтобы такие шаги направлялись именно к его кабинету. И едва он заметил это, как тут же принялся изо всех сил этого хотеть - ну, чтобы все наоборот, чтобы неведомого шагателя пронесло мимо. Хотя куда мимо-то, в окно, что ли? Тупик...

Тимур Александрович выдернул авторучку и сгорбился над статотчетом. В следующую секунду дверь его кабинета распахнулась без малейшей заминки и настежь - совершенно предательски, даже стукнулась затылком о стену в злорадном рвении.

На пороге стоял незнакомый человек в нейлоновой майке с блеклым рисунком на груди. Ему было лет 25-30, не больше, но выгоревшие, коротко и без затей стриженные волосы, сухое, жесткое лицо его с розовыми следами недавнего обморожения на скулах, резкие складки у прямого, сомкнутого свободно, без напряжения рта, независимая посадка головы на крепкой шее, опять же командорская поступь - все это вместе напрочь уничтожало возрастную дистанцию между незнакомцем и Тимуром Александровичем Ставро. И не только возрастную, все прочие дистанции тоже, все. Так что, оставаясь на месте, неизвестный в мгновение ока очутился в самой непосредственной близости от Ставро, вплотную, он почти уперся в его интимное "я". И брезгливо скривился, пока еще ничего не предпринимая, а мог такой - Ставро это понял мгновенно - всё. Шаровая молния. Висит вся в себе, и, боже тебя сохрани, не вздумай даже шепотом сказать ей "кыш".

Взгляд пришельца был прям и на детали не отвлекался.

- Это ты Ставро? - врезал он попросту, и из глаз у заведующего брызнул огонь. От столь невероятного, невозможного в этих стенах обращения грудная клетка доктора вдруг как-то сразу опустела, по рукам и ногам потекла обильная слабость, но что хуже всего - щеки поползли вниз, и это было видно.

- Здесь учреждение, - пискнул Ставро, тщетно призывая на помощь свой белый халат и шапочку, свою должность и научные труды, свой медперсонал, наконец. Но незнакомец смотрел на него по-прежнему брезгливо и скучно, минуя все барьеры, прямо в нутро, и Тимур Александрович вдруг понял, что никакой он не заведующий, а все тот же нежный и застенчивый Тимурик, и что не было в его жизни никаких институтов и интернатур, и что сейчас он непременно исполнит все, что ни пожелает этот страшный парень, исполнит снова, опять - как когда-то давно, еще в школе, и что эта чертова школа вовсе не кончилась, хотя у него давно уже выросли усы и недавно вот - дети (может, сказать ему про детей, а?..), нет, все по-прежнему - школа, "бурса", как называла ее мама. Мама, где ты?

- Значит, ты - Ставро, - констатировал пришелец, и Тимур Александрович впервые в жизни невзлюбил свою фамилию. Обливаясь потом и тщетно приосаниваясь, сидел он в своем кресле, как в расплавленном озокерите, потел задницей и в смертельной тоске рассматривал оловянные зубы гостя и синий факел за колючей проволокой, выколотый на смуглом его плече, - символ ада на земле для Тимура Александровича.

Все, что знал он о тюрьме, в общем виде укладывалось в три позиции: отсутствие комфорта, жесткий режим, особая среда. Первые две - ужасно, конечно, но это еще не ад. По сравнению с третьей, какие-то там неудобства, режим - это все ерунда, к любому режиму он мог бы приноровиться - ну чего там, в самом деле: делай, что велят, и не делай, что запрещено, - это легко. А вот тамошняя публика... Тимур Александрович Ставро был уверен, что если вдруг, не дай бог, по какой-нибудь нелепой оплошности, по трагической случайности, из-за недоразумения или чьего-то злого умысла его вдруг, пронеси стороной, упекут - то он не выживет на нарах и недели. Одна надежда - устроиться там фельдшером в лазарет: хоть повеситься на бинтах возможность будет, если что... Но это если упекут. А пока что Тимур Александрович, как всякий законопослушный член общества, полагал, что он надежно огражден от общения с э л е м е н т а м и.

- Пошли давай, - мрачно усмехнулся "элемент" и скупо качнул головой куда-то в сторону коридора.

- Куда это? - обмер Ставро и замотал головой. - Нет-нет, я на работе, я занят, - он схватился за бумаги, за телефон, - все завтра, вон там у меня часы приема, вас кто направил? - И, чтобы смягчить свою дерзость, попробовал улыбнуться обольстительно. - Давайте завтра, а?

- Ну ты, хохоряшка, - удивился его возражениям пришелец и вновь окаменел лицом. - Шнель.

- Я могу, конечно, - обидчиво засуетился, тасуя бумаги, заведующий. - Только не надо вот так. Скажите хоть: куда, зачем... - И, глянув, осекся. - Халат снимать?.. Оставить? Н-не нужен?..

Вконец расстроенный, он закружился по кабинету, стаскивая халат, отыскивая на нем петельку и вспоминая, куда его вешать. Открыл шкаф - мелькнуло зеркало. Тимур Александрович поспешно отвел глаза, не желая сейчас встречаться со своим отражением: зрелище, надо полагать, было бы тяжелым. А так - ничего, уже почти все в порядке: пока туда-сюда - летели мгновенья, летели они не зря - изощренная, изворотливая, как кошка, психика Ставро самоналаживалась, обретала равновесие, мобилизовывала потаенные ресурсы. Тимур Александрович нагнулся, поднял закатившийся в угол шкафа увесистый рычаг от каталки и сунул его в карман брюк - оружие.

Урка сзади ухмыльнулся одобрительно:

- В зад тебе его засадим.

- Ну вот что, - решительно развернулся Ставро. Он прошел к столу и сел. - Если вы по поводу Михалюзина с ножевым ранением, то выжить он, к вашему сведению, никак не мог - вот у меня есть копия врачебной комиссии, патологоанатома, я вам покажу, хотя и не обязан, пневмоторакс, какая-то сволочь била наверняка, да еще сепсис, а он держался до конца, как герой. А эта сволочь...

- Тебя что, за жопу отсюда вывести? - металлически проскрипел пришелец, совершенно равнодушный, как оказалось, к судьбе поганого недобитка Михалюзина из 23-й палаты, с животным упрямством, помнится, цеплявшегося за жизнь, за свой примитивный кайф, за право и дальше отравлять собой окружающую среду... Ну и хорошо.

- Ладно, все. При чем тут Михалюзин, верно? Пошли, куда там... Вот я закрываю окно. Вот я оставляю набадангу, вот кладу, видишь? - Ставро со стуком выложил на стол рычаг, глянул - нет, блатной не оценил. - Вот я запираю кабинет... - уже тихонько, в коридоре, бормотал он, снова в упадке духа, даже зачем-то поклонился двери на прощание...

- Шнель, шнель, - толкнул его в плечо железными пальцами пришелец. Он и в коридоре, на виду у поста, у белоснежной медсестренки Аленочки, тихо влюбленной в заведующего отделением, он везде чувствовал себя хозяином! Это было невероятно, это было даже не возмутительно - просто сон, дичь какая-то, - Ставро затравленным шепотом огрызнулся и проследовал мимо Аленочки с демонстративно поднятой головой деловым, отчетливым шагом.

- Да! - внезапно тормознул он посреди коридора (и тотчас остановился шедший следом). - Зарипову кололи сегодня?

- Как?.. - опешила от странного вопроса сестренка. И покраснела. - Конечно... Как назначено...

- Колите! - распорядился заведующий. - Это очень важно! - И отправился дальше в сопровождении молодого плечистого мужчины без халата.

На лестнице Ставро стало холодно. Стуча зубами, он озирался по сторонам, оглядывался вопросительно: куда - сюда? - спотыкался, совался не в те двери, будто он здесь впервые, и все искал контакта:

- К больному едем, да? Медикаменты взять, может? Спирт, а, спирт? - И подмигивал безответной маске.

Ближе к выходу дрожь стала нестерпимой. На нижней площадке, перед самым вестибюлем, Тимур Александрович вдруг воскликнул взволнованно: "Нет, давай здесь!" - и шмыгнул в служебный тупичок с тремя вечно запертыми дверями, заваленный узлами с грязным бельем, - и сразу же, с ходу, чтобы не приняли его финт за побег или, еще того хуже, за бунт, бурно зашептал, для убедительности еще простирая руку к суровой фигуре в дверях:

- Я же знаю, зачем ты пришел, я сразу понял, я даже сам хотел, только не знал адреса, мне Катя много рассказывала о тебе и, заметь, только хорошее. Ты поймешь, ведь ты сам мужик, ну! Ну не получилось у нас с ней, ну что я могу, я уж всяко, а она... Да нет, она прекрасный человек! Я ее люблю, думаешь, мне просто, я даже курить начал, но... не выйдет ничего, потом же будет всем еще хуже - вот в чем дело-то! Потом будет хуже! А что ребенок - так я готов помогать, в смысле этого и вообще, она знает, это железно, но можно ведь договориться - ей сделают чистенько, под наркозом, отдельно... У нее же все впереди, а я - что я? Разве я ей нужен? Ну посуди сам, а? А?

Но незнакомец в ответ только рассмеялся: обнажил свои ужасные зубы и всхрапнул глумливо, нестарое лицо его при этом сгрудилось вокруг глаз множеством морщин.

- Так ты не Валера, что ли?!- вскричал Тимур Александрович, не зная, радоваться ему своей ошибке или пугаться. - Тьфу ты... А я думал, ты Валера. У меня есть почти родственник- тоже из тех краев, такой... знаешь... Не встречал?

И Тимур Александрович уныло вышел наружу вслед за по-прежнему неизвестно кем, властно отворявшим двери кирпичной ладонью.

Выведя Ставро на середину двора и приказав ждать здесь, неизвестно кто безо всякой опаски оставил его и скрылся за углом. Гордый доверием хозяина, Тимур Александрович и не подумал убегать - сперва. Потом подумал. Вот таким обычным, деловым шагом вон туда, через кусты, и напрямик -- к дырке в заборе. А что, запросто... Но побег не имел смысла: завтра эта харя явится опять, или даже сегодня - домой, или в подъезде прирежет нестерильным ножиком. Или просто толкнет своими мерзкими пальцами в плечо при людях - больно приятно. Так что хорошо еще, что все так тихо обошлось и никого в кабинете не было. И в тупичке.

Вовсю светило солнце, в стороне на скамеечке покуривала группа ходячих больных, в растворенные окна высовывались бледные лица неходячих. Тимур Александрович переминался на середине плаца и досадовал на нерасторопный конвой.

Из-за угла задним бортом показался грузовик. Фырча и тряся выхлопной трубой, медленно подрулил. Вразнобой хлопнули дверцы, на землю спрыгнули двое. Они сошлись перед радиатором автомобиля, встали друг против друга, не обращая ни малейшего внимания на Ставро, и стали сосредоточенно стоять, лишь изредка обмениваясь неслышными словами. Первый был - хозяин Тимура Александровича, второй - заурядный шаромыга с абстинентно трясущимися руками; он все закуривал, а "беломорина" все дрыгалась, так что хотелось подойти и подержать ее.

Выждав, Тимур Александрович вступительно кашлянул и спросил деликатно, но с достоинством: мол, нельзя ли ему идти? На это Хозяин медленно поворотил свою заслуженную голову и матом велел замолчать. Ставро поджал губы, отвернулся обиженно и заморгал.

Вскоре они кончили стоять, шаромыга, закусив папиросу и сунув руки в карманы штанов, потрюхал обратно за угол, а Хозяин не спеша обошел машину - попинать скаты. "Лезь в кузов",- приказал он затем Ставро.

- А вы знаете, - оживленно заговорил вдруг Тимур Александрович (мимо проходила увешанная трубками капельниц толстая Мария Чугунова - сестра-хозяйка), - здрассьте, - а вам ведь плохо мост сделали.

Хозяин обернулся и принялся мрачно рассматривать Ставро с головы до ног. Тот отчаянно тараторил, умоляюще показывая глазами на сестру-хозяйку:

- Я говорю: зубной протез неудачный, в разговоре присвистывает, я могу договориться с протезистами - сделают вам хороший, с титановым покрытием или золотой - без очереди и... бесплатно-о-у-ааа, - шепотом заорал, вертя руками, Тимур Александрович. Фашист сгреб его лапой сзади за штаны, рывком приподнял, так что все там впилось, и подсадил на колесо грузовика. Дальше Тимур вскарабкался сам, от злости рыдая: "На хрена так-то! Все же смотрят!..". Сел на запаску к кабине спиной, отвернул лицо. Поехали.

Ставро немилосердно кидало от борта к борту, держаться было не за что, потом он догадался вжаться в угол, раскинув руки по бортам, и даже начал поглядывать через плечо: куда его везут?

Мелькали кучи грунта, заборчики, фонари, магазины, тополя; замедленно, как рыбы, двигались безучастные прохожие, сновали покатые крыши закупоренных легковушек. Над головой была распялена нерушимая сеть троллейбусных проводов.

Впереди на дороге он вдруг увидел - милиционера! В белой нарядной рубахе, при галстуке и в белой фуражке, гулял он, помахивая полосатой палкой, вокруг мотоцикла, норовисто вывернутого на середину проезжей части, и смотрел прямо в глаза пленнику. Раз десять Ставро мысленно вскочил и по-робинзоньи замахал ему руками, но столько же раз он мысленно спрятался за кабину - из других, не менее робинзоньих соображений. В итоге так и остался торчать над бортом, как кегля, и качался, не падая.

Мановением жезла стражник пресек фатальное движение грузовика. Настала тишина и тошнотворная неподвижность. Тугой встречный ветер обратился в горячий кисель и залил все вокруг, мешая видеть, слышать, дышать. Вдалеке, почти не приближаясь, перебирал ногами милиционер. Наконец, подошел. Козырнул Хозяину, взял у него из рук какую-то бумажку, поднес к глазам и заснул, глядя насквозь куда-то прямо в Америку. Две капли пота стекали по щеке с виска, состязаясь в медлительности... Потом он очнулся, вздохнул и вернул документ со словами: "Пусть тогда ляжет". Чиркнул взглядом через погон по нагретой кегле Тимура Александровича и вышел разом из поля зрения. Ставро рухнул на колени, предав свои новые кремовые брюки, и дальше поехал на четвереньках, бодая борт и тихо помыкивая.

Опять остановка, скрип дверцы.

- Ставронавыход! - голос Хозяина с подножки. - Куда! Через тот борт лезь. Купишь "Беломор" - и обратно. Шнель!

Тряся деньгами, Ставро полез без очереди. Жалкие обыватели, блюдя свои ничтожные интересы, подняли шум - пришлось расплеваться и встать в конец. Все брали какую-то ерунду.

- Две пачки "Беломора"!-дошла очередь до Ставро. - Нет, три! Сколько стоит вся коробка?

На всю коробку не хватило 9 копеек. Пришлось взять початую, - уже не то, конечно, не забыть соврать, что последняя.

И вдруг... Ставро увидел раскрытую дверь в служебное нутро магазина. А там - целый ряд внутренних дверей был распахнут и в проеме последней виднелся - чудный дворик с беседкой, песочница, ослепительная панамка в ней... Двор был знаком, мимо этой беседки Тимур Александрович много раз срезал путь к магазину, но видеть ее вот так, устраненно, почти с проспекта, он не мог никогда. Да это и невозможно: дом! Огромный дом закрывал двор с проспекта, а дом - это монолит со священными четырьмя углами, которые исправно огибают пешеходы и даже большие грузовики. И вдруг: с этой стороны на ту - один шаг. Вот жирная муха вле-тела в сквозной коридор, походила в нем секунду-другую черной точкой и вот уже сверкнула на солнце свободы на той стороне...

Ставро оглянулся украдкой на ненавистный грузовик за пыльным витринным стеклом, на свирепую продавщицу, брезгливо сующую в ненасытную толпу кусочки товара, сделал деловое лицо и - шагнул под грозную таблицу, воспрещающую посторонним путь к свободе.

Путь к свободе лежал мимо штабелей лакомств и батарей пива, вдоль сыто урчащих белых шкафов, сквозь мощные струи гастрономических запахов. Спотыкаясь о залежи дефицита, но не отвлекаясь ни на секунду, Тимур Александрович быстро выбрался наружу. Отбросил коробку с зековской утехой и победно отряхнул руки. Вот и все. Притворил дверь, постоял еще, восхищаясь стремительностью перемены. Потом не спеша направился к песочнице, в которой идиллически покачивалась детская панамка.

Родник. Детство - родник.

Он вдруг понял, что все сегодняшнее - вовсе не абсурд, напротив - рука судьбы, любящей его и огорченной его неблагодарностью, может быть, даже рассерженной, но судьбы милосердной - потому что именно сегодня, а не перед смертью, когда все уже непоправимо отнято и уходит из рук каким есть, обернула она его к самому себе.

Умиленный догадкой и своей догадливостью, шел Тимур Александрович по травке к безгрешному детству, и каждый шаг, ему казалось, приближал его к искуплению и чудесному преображению его порядком поднадоевшего за сегодняшний день существа. И он уже чувствовал, как отступало и таяло это его прежнее существо вместе со всеми притянутыми химерами. Оставалось только, как в сказке, коснуться ребячьих пальцев или хотя бы панамки...

Но что это! Волосы Ставро встали дыбом. Окоченев от ужаса, смотрел он на руку с детским совочком - она была жилиста, суетлива и вся в старческих коричневых пятнах; запавший сморщенный рот, черепашья столетняя шея - перед ним на бортике сидела старуха и нагребала в кошачий ящик песок! Ставро оглушенно попятился и метнулся в сторону. В третьем этаже отверзлось окно, и на весь двор грянула бесовская музыка:

- От себя не убежи-и-ишшь, от себя не спря-ачешься-а... - ликовали удалые голоса.

И тут Тимур Александрович внезапно понял, что такое "кич". В изумлении от пошлости всего и всех - а в особенности своей попытки мгновенного "преображения" - стоял он, попираемый чудовищной сублимацией истины, и напряженно тискал свою грудь: Чехов бы теперь умер от пошлости, Салтыков-Щедрин в гневе задохнулся, Гагарин бы на Марс улетел, - почему мы живем?!

Он так надеялся, он просто мечтал умереть сейчас, вот здесь, - и не мог.

...Ту-ду-ду-ду - от себя не убежишь!

Шиш!

Пьяный подросток, голова в коростах, шел по улице и хватал встречных женщин за грудь. Ставро присмотрелся получше - и точно: следом шла целая шайка таких же и одобряла. От греха он свернул в переулок. У бакалейного лотка, навалившись локтями на прилавок, стояли два матерых уголовника и делали лотошнице скотские предложения. Та, обезумев от страха, прижимала к себе тарелку с мелочью и пока не соглашалась.

"Амнистия, что ли?" - тенью прошмыгнула догадка.

- Сашкя-а-а! В рот тебя... - вопила костлявая - руки под мышки - баба. - Ты слушай ушми, када зову!

Откуда-то из-под Ставро вынырнул кучерявый Сашка, унося его пустой бумажник. "Эй!.." - хотел предупредить его о разочаровании Тимур Александрович.

- Ты че воняешь, фраер, - прервал его один от лотка. - А ну иди сюда...

На Ставро враждебно щурились две звериные, опухшие от полноты свободы, рожи.

- Я нет, - прошептал Тимур Александрович и с надеждой оглянулся в поисках Хозяина.

+ + +

...Дверь распахнулась без малейшей заминки и настежь. В кабинет Тимура Александровича Ставро бодрым шагом вошел Валька Лейферт, врач-ординатор отделения 4-бис. Указательный палец его правой руки был демонстративно протянут к Ставро.

- Во! - повертел пальцем Валька. - Опять на конце бородавка вскочила. Тимоша, прижги ее своей машинкой...

- Пошляк! - вдруг взревел, как сто медведей, Ставро. - Пошляк!! Гад, сволочь!!!

- Ого... - воззрился Лейферт.

- Вон отсюда!!! - барабанил кулаками по столу, вздымая бумажную пургу, Ставро. - Убью-у-у-а-гад!

Валька резво выскочил за дверь с треском.

- Пошляк... пошляк... - обессиленно, задыхаясь, бормотал Тимур Александрович. - Потрясающий пошляк...

Он зажал горящее лицо руками и засмеялся - тихонько и почти счастливо.

1988