Глеб Дмитриевич ЯКУНИЧЕВ
Г. Д. Якуничев — 44-летний крестьянин деревни Конечной Пунемской волости.

ДУРЕНЬ

Жили два брата и мать с ними, и потом, значит, один был дурень у них. И посылают этого дурня до деревни. Идет дорогой, попадает ему настречу дорогой собак стадо. Вот он Шапку снял и раскланялся. Собаки подумали, что он их дразнит, взяли и разорвали его кафтан. Идет домой и плацет. Приходит домой, и спрашивают: «О цем, дурень, плацешь?» — «Как, говорит, не плакать? Я иду — навстречу собак стадо попадает. Я им кланяуся, они мне кафтан и разорвали». — «Ах ты, дурень! Ты бы взял кол и колом бы их, оне бы все и разбежались». — «На сей день буду очеслив, вежлив, так свисну колом, что перевернется!» Ну, на следующий день пошел опять к той же деревне. Подаёт стречу, везут священника. Как встретился, колом хлесь священника. Ну, опять и начали его рвать: «Ну зачем ты священника?» И отдули. Приходит домой и тем же манером плачет. Его и спрашивают: «О чем, дурень, плачешь?» А он — так и так: «Вы велели колом, я, говорит, колом ударил да священника, меня опять и отдули». Они говорят ему: «Да ты бы, дурак, не так. Ты видишь священник едет, ты бы подошел поближе: «Батюшка, благословите! Он бы тебя и благословил». На следующий день опять подходит тем же путем, были кусточки. Выходит настречу зверь, просто медведь. Ну он шапку снял и подходит: «Батюшка! Благословите». Тот как ахнул его, ну тот и не знает, сколько времени лежал. Благословил. Приходит домой и плацет. Его спрашивают: «О цем, дурень, плацешь?» А он отвечает: «Вы велели подойти поближе и сказать: «Батюшка, благословите!» Я и сказал, меня медведь и ахнул». Они говорят ему: «Да ты бы, как зверь подошоу, ты бы его грезью; он грези пушше всего боитсе». — «Так завтра опеть же с ним поделаю, грезью всего загажу». На следующий день опять до деревни пошоу. Идёт дорогой, по край речки; два молодца в красных рубашках борются, молодые ребята. Потом он доходит до рецьки, видит, что грези довольно. Ну, и взел грезью опеть шатать их, всех залепил грезью. Ну, оне рассердились; делать нечего и давай его трепать!



Анатолий Васильевич МОЗАЛЁВ
А. В. Мозалёв — 70-летний крестьянин деревни Пехточ Кирилловского уезда. «Бывалый человек». Он находился на солдатской службе, а потом на 12 лет остался в армии в качестве военного ветеринара — «коновала». Грамотный, особенности кирилловского говора в значительной степени утратил: почти не «цокает», чрезмерно употребляет союзы. Но главное в том, что за долговременную солдатчину он запасся значительным репертуаром солдатских сказок и анекдотов. Этим и выделяется среди местных сказочников. Мозалёв тяготеет к рассказу, выделяет социальные мотивы. Соколовы считают Мозалёва сказочником-«реалистом, бытовиком».

КАК НА НЕБО ХОДИЛ

Жили три брата. Один был полоумной, другой безумной, третей дурак. И пошли мы за охотой на один день и весь день проходили, никого не убили. На вечеру пришли к озеру; и сидит утка у берегу. Полоумной стрелил мимо, а безумной не попал, а дурак взял утку, и пошли; и хотели вытти к ноче домой. И зашли мы в лес, и стало темно, мы не могли попасть на дорогу и остановились ночевать; росклали пожог и нам захотелось ись. Утку бы изжарили, да огня нет. Увидали в стороне огонёк, я и послал полоумного: «Сходи-ко принеси огонька. Хоть утку сжарим да съедим!» Полоумной пошел за огнём. Шел да шел, приходит; стоит избушка, в ней сидит старик, лапти ковыряэт. «Здравствуй, дедушко!» — «Здравствуй!» говорит. «Бог помочь!» — «Спасибо». — «Дедушко! Дай огня!» — «Нет, не дам». — «А что же?» — «А скажи сказочку, — соври небыличку, так дам огня, а ничего не скажешь, тогда вырежу из ж... пряжку, из спины ремешок да и огня не дам». Полоумной подумал, подумал. «Да нет, не знаю», говорит. Старик взяу вырезал из ж... пряжку, из спины ремешок, вытолнул его за дверь. Полоумной приходит к нам. Я и спрашиваю у его: «Что, полоумной, принёс огня?» — «Да нету!» — «Что же?» — «Да я, говорит, от вас пошел, да куст за куст, куст за куст, огонёк от меня пропал — я насилу и к вам попал». Я и говорю: «Пошли дурака, так чего от дурака будет?! Сходи-ко ты, безумной!» Безумной пошел. Шел да шел и приходит к избушке и говорит сам себе: «Вот дурак сказал, что не нашел, а я прямо пришел!» говорит. Заходит затем в избушку, старик сидит и лапти ковыряэт. «Здравствуй, дедушко!» — «Здравствуй!» — «Бог помочь!» — «Спасибо!» — «Дедушко! Дай огонька!» — «Нет, не дам!» говорит. «А что же?» — «Да скажи сказочку и соври небыличку, тогда дам огня. А ничего не скажешь, тогда вырежу из ж... пряжку, из спины ремешок». Безумной подумал, подумал. «Нет, говорит, ничего не знаю». И старик вырезал из ж... пряжку, из спины ремешок и за дверь вытолкнул. Безумной приходит к нам, я и спрашиваю: «Принёс огонька?» — «А нету», говорит. «А отчего же?» — «Да я от вас-то пошел, говорит, огонёк-то видать, а я шел да шел, огонёк-то от меня и пропал, — я насилу и к вам-то попал». — «Надо дураку было идти самому!» Я взял-да и пошел. Прихожу к избушке. «Вот, говорю, дураки не нашли, а я прямо пришел». Захожу в избушку, старик сидит и лапти ковыряэт. «Здравствуй, дедушко!» — «Здравствуй». — «Бог помочь!» — «Спасибо» — «Дедушко! Дай огонька!» — «Нет, не дам, говорит. «А что же?» — «А скажи сказочку, соври небыличку, а нечего не скажешь, вырежу из ж... пряжку, из спины ремешок и огня не дам». Я подумал, подумал. «Вот что, дедушко! Я скажу сказку, совру небыличку, а ежели ты скажешь, что врешь, тогда у тебя — из ж... пряжку, из спины ремешок и огня возьму». — «Ладно, сказывай!» — «Тогда взял и пошел от старика. Шел да шел прибылотком. Лепился по одной колодинке и оборвалсе, свалилсе в грязь, — вылезти не могу. Опираясь на руки, ноги освобожу, так руки вытянуть не могу. А руки вытяну, так ног не могу вытянуть из грязи. Так и лежу в грязи. Откуда возьмись волк! Погнал зайца — заець направилсе через меня, я схватил зайца за хвост да как ахну! У меня заяць убежал, а шкурка осталась. А я всё вылезть не могу, и волк направилсе по заячьему следу и прямо через меня. Я схватил волка за хвост. Да как ахну! Шкурка убежала, а волк осталсе. Дело было летнее жаркое. Волчье тело начало гнить, стал смрадный запах. Дышать мне было очень плохо, а вылезть из грязи не могу. И думаю себе: «Как бы мне старика обмануть?» Вдруг услышал треск по лесу. Вдруг и бежит ко мне медведь и направилсе прямо через меня. Я схватил медведя за хвост, медведь меня и уташшил. Я и думаю себе: «Постой! Медведя удержу». Но у меня руки ослабли — медведь от меня и убежал. Затем я выхожу на прекрасну долину; мне и захотелось пить, а пить нечего, я и увидал недалёко река. Стой! думаю, теперь пойду напьюсь! Прихожу к реке, случилось со мной несцястье — вода-та за рекой. Мне пить-то и нечего. Я дурак ухитрилсе и пошел за реку. Дошел я до воды, и случилосе со мной опеть несчастье — напился бы, да нечем, ковша-то и нет. Тогда я взял снял с головы череп, взял и напилсе и пошел назад, а череп оставил тут. Вышел на прекрасну долину, и потенул северной ветер, — у меня в голове стало холодно. Я схватиусе, а у меня черепа и нет на голове. Ох, тимнешенько, где пил, там череп и забыл. Прихожу к черепу, а утка уже гнездо свила, яйца парит. Я как ахну! Яйца-то улитили, а утка осталась. А ты вот, старый черт, огня не даёшь! Мы бы утку сжарили да съили! Тогда я череп надел на голову да и пошел. Выхожу на большую дорогу; гуртовщики скот гонят. Я несколько быков у них украл, угнал их в сторону и снял с их кожи, изрезал на ремни и насшивал долгой ремень, смотал его колесом да кверху и кинул; у меня ремень повисилсе. Я и удумал — полезу по ремню, — за что ремень захватилсе? Я лез да лез на небо и влез». А старик всё молчит. «И думаю: теперь мне на небе весело будет. Да вдруг показалось мне страшное невеселье — на небе пусто да гладко, нет ничего. Только Бог и да ангелы, больше никого и нет. Я ходил, ходил по небу, мне очень стало невесело. И думаю себе: пойду я к ремню да опушшусь назад. Прихожу к ремню, а ремень оторвалсе да свалилсе. Мне слезть-то не по чём. Хоть пропади! Я взял да и пошел по моим щаскам. Я и увидел, мужик на гумне овёс веет. Я и давай пелёвку ловить, да верёвку вить и насвивал верёвку длинную-предлинную. Мужик овёс извеял, я прихожу к тому месту, где был ремень. Опустил верёвку в окошко, верёвки у меня не хватает до земли, а вить мне больше не из чего. Так я дурак на это хитёр. Взял верёвку вытенул, захватилсе за концы, верёвку и опустил, у меня вакурат до земли и хватило. Я и давай опушшатьсе по ней. Доопушшалсе до конца, а у меня не хватили глазы — верёвки-то ешшо столько надо до земли. Я и задумалсе свалитьсе, так убьёссе, а лизть назад неохота». А старик всё молчит. «Так я, дурак, ухитрилсе! У меня был с собой ножичок, я взял да верёвку перерезал да и связал, у меня вакурат до земли и хватило. Я слез да и пошел». И спрашивает у меня старик: «Чего ешшо на небе видел?» — «А чего видеть? Ничего на видел; только видел, что мой дедушко на твоём дедушке дрова везёт». — «А вот ты, говорит, и врёшь!» Мне это и надо было! Я тогда взял да у старика вырезал из ж... пряжку, из спины ремешок, и взял огня, и пришел к своим братьям. Тогда мы утку сжарили и съили.

КАК ХУДОЖНИК РИСОВАЛ 12 АПОСТОЛОВ

Это было в городе Петербурхе; жил один художник, в одно прекрасное время приходит к нему госпожа и просит его написать 12 апостолов. Тогда говорит он: «Могу написать!» И госпожа спрашивает его: «Через сколько времени можешь написать их?» Художник объяснил ей: «Что через две недели могу написать». Тогда спросила она художника, сколько это будет стоить? Художник сказал ей, что будет стоить 500 рублей. Госпожа выдала ему деньги за роботу вперёд. Тогда художник получил деньги, и купил краски, и написал ей только 9 апостолов; и затем запировал, и опустил уже время, чтобы написать остальных, да вместе с тем пропил и Деньги, что у него не осталось больше денег купить краски. И х какому времени срок был назначен госпоже получить от художника апостолов, — в последний день художник напилсе пьян и лёг спать. И в это время явилась госпожа за апостолами. Спросила у его жены: «Где же господин художник?» Жена отвечала, что художник уже спит. И госпожа просила жену розбудить его. Тогда жена розбудила художника, который вышел к госпоже. Госпожа спросила у него: «Готовы ли апостолы?» Тогда художник ответил ей: «Апостолы, сударыня, готовы! Обождите с полчасика времени, дайте мне оправиться». И он в эфто время вышел к своим благоприятелям и попросил их встать рядом с написанными апостолами, которые так и сделали. Тогда художник привёл госпожу, чтобы вручить ей апостолов. Тогда госпожа посмотрела на апостолов. «Да, действительно, говорит, все написаны хорошо!» И указывает потом на одного из живых: «Ах! говорит, вот эта-то штучка написана неприкрытой!» — «Ах, госпожа! Я, вероятно, позабыл это! Так это можно подправить!» Взял стамеску и захватил за естество и отрубил его прочь стамеской. Тому показалось весьма плохо — он скочиу и убежау из комнаты, за ним и другие два, осталось 9 апостолов вместо 12-ти. Госпожа сказала: «Не трогай более ни одного, а то все, говорит, розбежатся!» И затем место 12-ти апостолов — получила только 9, а остальные три убежали.



Никанор Павлович ОХУТИН
Н. П. Охутин — 80-летний старик деревни Роговской Кирилловского уезда. Долго служил в солдатах. Он пропел песню о Платове казаке, о прорытии Белозерского канала, и сообщил «предание об Аракчееве, кстати сказать, до сих пор сохранившем о себе в Белозерском крае недобрую память».

АРАКЧЕЕВ

Аракчеев был очень суровой господин — собака! У его была чернокнижница-полюбовница, которая имела над ним власть. В своих книгах читала и знала всё, что делается. Её давно хотели убить, но с книгами не могли. Один раз книги украли и её бросились убивать, она за книги — их нет. Так и умерла. Аракчеев тогда всё бросил, все дела и убежал.



Дмитрий Кириллович СИРОТКИН
Д. К. Сироткин – 60-летний крестьянин деревни Роговской Прилуцкой области. Подробных сведений о нём собиратели дать не могли. Репертуар Сироткина записан далеко не полно. Б. и Ю. Соколовы замечают о Сироткине: «Говорит сказки очень складно, и, видимо, очень опытен в этом деле». В сказках Сироткина выдвигается отчётливо моральная проблематика: это сказки о девичьей чести и о том, что завистливость и жадность к деньгам неизбежно приводят к беде.

ДЕНЬГИ (БЫВАЛЬЩИНА)

Пошоу дедко со внуком в лес, и накатилсе оболок; грянуло из оболоку и вывалилась куча золота. Внуцёк и говорит: «Дедушко, надо эти деньги обрать». — «Нет, не надо нам этих денег, — у нас свои есть». Стоят кайкают и идет барин с двумя лакеями. Барин доехал тольки до этих денег, сказау: «Стой, лакей!» Лакей остановиусе, и барин спрошал: «Какие это деньги, что вы не берите их?» Старик ответил: «Не знаэм, какие деньги; нам их не надо, у нас свои есь». Барин сказал: «Отдайте мне». — «Обирай». Барин послал обеих лакей собрать деньги и скласть в свой экипаж. И выскочили лакеи, стали обирать деньги. И барин вышоу, обрали все деньги и поехали снова в город. Не доехали до городу; лакеи роззорили деньги и согласились они убить своего барина. И убили его, отвернули в лес, проехали оне одну чашшу, и заехали оне на гладкой луг. Выпрегли коней, и один отправиусе в город за обедом и за выпивкой, а другой остаусе у денег. Тот купиу обед и выпивку, и пошоу из городу. И роздумаусе: «Что мы напьёмся вина и будем делить деньги и спроведём, может быть, промежу собой скандал, и нас могут захватить с этими деньгами, а вороцюсь обратно в город и куплю яду. Напою его ядом, и останутсе деньги мне одному». Воротиусе взадь в город, и купиу еду, и пошоу на своё место. Выходит тольки из этой цяшши на гладкой луг, и тот его стрелил из пистолета, и убил его. «Вот славно, теперь не с кем делить этих денег». Обед осталсе на одного и выпивка и деньги на одного. И зацял он выпивать, и взял эту самую бутылку с ёдом, и налил рюмку, выпил, и сдёлаусе сам покоен. Померли все три, и никому не стало надо денег.

ЗАВИСТЛИВОЙ ПОП И НИКОЛАЙ ЧУДОТВОРЕЦ

Жиу свешшенник у приходской церкви. Приход был у его небольшой, бедной; и ему казалось всё мало. И говорит он своей попадье: «Попадья, суши сухарей — я пойду себе места искать — не могу ли найти себе приход большой». Шел себе большой дорогой нескольки места и видит тропа. «Пойду, говорит, этой тропой. Она всё равно выведет на большую дорогу, а ей, может быть, будет ближе». Шоу, шоу этой тропой; затянууся он далёко, и старичок отдыхаэт. И он сказал: «Здрастуй, дедушко!» — «Здрастуй, здрастуй, говорит, батюшко! Куда пошоу?» — «Да вот, говорит, шоу большой дорогой и свернул тропой и думал, что выведет она меня на большую дорогу, да вот и заплутал». — «Да и я-то, говорит, такжо», отвечает старик. «Пойдём, говорит, вмисте». И подошли они нескольки места и оприколились они на ночлег. «Надо, говорит, что-нибудь закусить!» Старицёк развязываэт свою сумку, вынимаэт просвиру. Свешшенник и говорит: «Дедушко, залезь в эту ёуку и погледи, не увидишь ли где-нибудь свету? И нет ли где-нибудь близко жила? Лутше бы в жиле ноцёвать!» Старицёк сразу же полез в ёуку. Он покуды лазел, и поп съел у него просвирку. А старик свету никакого не мог увидеть. Слазеет с ёуки и видит, у него просвирка съидена. Спрашиваэт у сзяшшенника: «Батюшко, кто же, говорит, мою просвирку съеу?» «Я, говорит, не знаю кто». — «Да врёшь ты, говорит, ты один и был. Ты должон был видеть или ты съел». «Право, я, говорит, не ел и не видел, кто и съел». Ноцевали они ночь, утром стали, отправились лесом и вышли оне к озеру. Старицёк и говорит: «Подём прямо, говорит, озером». А поп говорит: «Нет, озером идти потонем». — «Иди, говорит, за мной — дак не потонешь». Пошли они озером, как сухим путём. Доходят оне до второго берегу. Старицёк выскочиу на берег. Поп ухнуу в воду. «Дедушко, вынь меня из воды. Я, говорит, тону». — «Выну, говорит, из воды, когды скажешь, кто просвирку съел?» — «Я не знаю, говорит, и не видел, хто просвирку съел». Старик вынел его из воды, и пошли они своим путём. Дошли они до городу. Старицёк и говорит: «Мы с тобой займёмся лекарьством. Здесь у знаменитого купця есть дочь, и мы её вылечим. И он нам за её дорого даст». Сошли они к купцю, зашли на куфню, и назвались они лекареми. И купець росположиуся им отдать доцьку. И оне заставили топить байну и снести два ушата воды: один ушат нагрить тёплой водой, другой оставить холодной. И снесли эту доцьку в байну. И выслали оне обратно прислугу. Заперли байну. И взяу старицёк, вынел ножик, изрубил доцьку на куски и склал в тёплой ушат в воду. Вынимаэт куски из тёплого ушата, и прополоскиваэт в холодной воде, и прикладываэт кусок к куску. И сложиу всю девицю и спрыскал холодной водой. И девиця сделалась жива. Не зазнала в себе никакой боли. Приходит к отцю, и отець спрашиваэт у её: «Здорова ли есь?» Она ему отвецяет: «Здорова». — «Как лецили тебя?» — «А я ницего не помню». И купець дал им, на волю представиу денег взеть, скольки им надо. Свешшенник набрал денег много. А старицёк этот поменьше. Вышли оне из городу. И свешшенник и говорит: «Дедушко, станем мы ходить и будем лекарями. Деньги мы большие наживём». — «Нет, говорит, я не пойду. Иди ты один, как тебе надо. Есть в таком-то городе, я тебе скажу, у графа не можот доцька, и её никакие дохтора не берутсе вылецить. Тебе огромадну сумму он даст. Ведь — ты видел, как я делал — так и делай, и тогда вылечишь». Поп сказау ему: «Я видел». — «Ну и поди». Отправиусе свешшенник в этот же город. Приходит к графу, доложиу, что пришоу лекарь. Граф позвал его к себе, и он взяусе вылецить у его доць. Приказал затопить байну и занести два ушата воды: один ушат нагрить тёплой водой, а другой оставить холодной. Свели эту доцьку, и он велел прислугам вытти из байны. Запер байну. И зацял её рубить на куски. Изрубиу на куски и склал в тёплой ушат. Зацял вынимать эти куски. И разопревша говядина не держится у его в руках. И он испугаусе: «Что я наделал теперь, будет мне кась». Ту же минуту колонулось у дверей, и он спрошал: «Кто тут есть?» Он ответил: «Я, говорит, отпирай». Он пропустиу его и пришоу к ему товаришш. «Что ты, говорит, наделал?» — «Я всё так делал, как ты делал, а у меня ницего не выходит». И принеусе старицёк, зацял прополаскивать куски и прикладывать один к одному. И сложиу все в одно место. Спрыскал холодной водой, и сделалась она живая. И не чула в себе никакой боли и отправилась к отьцю. Отець спрашиваэт у её: «Здорова ли есь?» Она ему: «Здорова!» И он у её спрошау: «Как тебе лечили?» — «Я не помню, говорит, как мене лечили, а только не цюствую в себе никакой боли». Граф за свою доць привеу их к деньгам, серебру и золоту. Дау им такую волю и денег брать скольки хоцёт. Старицёк говорит свешшеннику: «Батюшко, бери больше; мне, говорит, меньше надо». Свешшенник наклал кошельки, и карманы, и сумку золота. И отправились оне из городу и подошли нескольки места. Старицёк и говорит: «Батюшко! Мы с тобой вмисте деньги-то добывали, давай, разделим мы их!» Поп и говорит: «А что ты мало брал-то, тебе бы надо больше брать!» — «Да давай-ко уж разделим». Вывалили деньги оба в одну куцю, и потом старицёк зацял деньги эти роскладывать на три куци. Поп у него и спрашиваэт: «Кому же ты третью куцю кладёшь? Нас, говорит, тольки с тобой двое». — «А эта третья куця тому, кто у нас просвирку съел». — «А я, говорит, просвирку съел». — «Да, как ты? Ты помнишь, говорит, отпиралсе, что не я». — «Нет, я, говорит. Право, ей Богу, я. Ты когда лазиу в ёлку, я тогда просвирку и съел». — «Ну когда ты всю просвирку съел — пушшай все деньги тебе». Оклал поп деньги и пошоу домой. И доходит он до своего поля, и тропинка была прямо ему к дому. И надо было лезти церез перелаз. Он полез церез перелаз. Сумка вылетела у него из-за спины и упала за огород. И он остаусе по сторону огороду, а сумка упала по другую сторону. И тут его задавило.