Вальтер Ф. Отто
Безумный бог
Если есть выбор
всегда выбирай Смерть
Хагакуре
Итак: Дионис бог делира и помрачения, безумный и заражающий безумием. Нелепо вопрошать о причинах, лучше поразмыслить о значении божественного безумия.
"В конечных и преходящих вещах таится изначально им присущий зародыш гибели; время их рождения – время их смерти" (Гегель "Логика").
"Дионис: чувственность и жестокость. Преходящее становление можно истолковать как наслаждение силой эротической и разрушительной, как беспрерывную жажду творения" (Ницше "Воля к власти").
Безумный бог! Безумие, как нормальная теистическая функциональность. Возможно ли сие вообще уразуметь?
Определённый мир – пролонгация определённого бога. Безумный бог раскрывает суть безумного мира. Что это за мир? Можно ли его найти и признать? Здесь никто не посодействует, исключая бога самого.
Мы предчувствуем его дух сплошных противоречий и агрессивных оппозиций, мы предчувствуем его дух в беспредельном кипении жизни и в беспощадном уничтожении. Но в его делириуме горит дивное творчество и восторженная очарованность. Суть этого безумия – в двойственности. Ещё шаг и... помрачение, блуждание в лабиринтах интенсивного кошмара. Вселенская тайна, мистерия порождающейся жизни. Любовь, что стремиться к зачатию, оттенена безумием, равно как творческий порыв. Платон знает о безумии философа, "вакхической мании". Шеллинг: "Со времён Аристотеля ни один философ не сказал ничего значительного без лёгкой интонации безумия, вернее, без постоянного внимания к безумию" ("Вечность").
Кто хочет зачать живое, должен уйти в чёрные глубины, где пребывают неукротимые силы жизни. И когда он вернётся, колоритом безумия будут окрашены его глаза, ибо там смерть и жизнь неразделимы. Первичная тайна – безумие, лоно раздвоенности, единство раздвоения. Чтобы принять это к сведению, не надобно читать философов, это жизненный опыт всех народов во все времена.
И данный опыт гласит: пробуждение жизни стимулирует пробуждение смерти. Напряжённость жизни приближает смерть, волшебство нового становления – результат экстатических объятий жизни и смерти, вспышка новой жизни на мгновение устраняет роковую границу.
Старики и больные тревожно или спокойно принимают смерть со стороны, они размышляют о смерти по мере иссякновения жизни. Но в юности растёт предчувствие смерти в сложном расцвете собственной жизни, это предчувствие волнует и пьянит. И если стерильная жизнь монотонно продвигается к своему концу, то жизнь как дикое переплетение любви и смерти вообще не знает категории времени.
Поэтому в центральных событиях – в рождении и пубертации – люди издревле распознавали присутствие смерти и демонию бездны. Наука, не имея ни желания, ни мужества исследовать глубины бытия, уклоняется от беспощадной серьёзности проблемы и предпочитает объяснять соответствующую обрядовость древних страхом перед призраками и т.д. Но мы далеко не уйдём, если с высоты нашего превосходства будем представлять пращурам аккуратный список их заблуждений и суеверий. Они чувствовали жизнь и смерть куда интенсивней нас. Процесс рождения сотрясает основы жизни независимо от сопутствующих страданий, процесс рождения особенно манифестирует связь жизни и смерти, актуальность потустороннего, демонического здесь необходима и неизбежна. Разве это пустое заблуждение? Не повторяются ли в наших лицах черты умерших? Не живёт ли каждый от предыдущей смерти? В новорожденном не проступает ли предок из незримого мрака смерти?
Потому так близки божества рождения и плодородия демонам бездонной тьмы и зачастую совпадают с ними.
Смерть стимулирует бурную ферментацию жизненных соков – так вздымается дионисийское, музыкальное, трагическое, мятежное. Это угрожает цивилизованному, привычному существованию, где смерть постоянно вытесняется ежедневными заботами. Рихард Вагнер сказал: "Музыка устраняет цивилизацию, как дневной свет – пламя свечи". Дионисийское, музыкальное бросает человека на порог безумия, где необузданность, с трудом покорённая цивилизацией, вырывается в безграничность деструктивных метаморфоз.
Дионис не только опалён дыханием бездны, он сам – живущий в бездне монстр. Его маска выражает единую двойственность близкого и дальнего, жизни и смерти. От него расходятся круги диких, сумасшедших возбуждений, эротических, опьяняющих фасцинаций, однако рьяную волну восторга пересекает режущая боль, однако неистовое упоение жизнью распадается в холоде вечной ночи. Вполне справедливо называют безумным этот дионисийский мир. Шеллинг говорит об "агрессивном безумии в центре каждой вещи, о безумии, которое лишь проясняет свет высшего понимания".
1933 год, Франкфурт на Майне
