Алексей Ильинов
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МОТЫЛЬКА
Вся мысль моя - тоска по тайне звёздной...
Вся жизнь моя - стояние над бездной...
Юргис БАЛТРУШАЙТИС
Небо - это душа звёздной системы, а она его тело.
Фридрих фон Харденберг (НОВАЛИС)
Я хорошо помню тот упоительно-прохладный, весь изукрашенный тончайшими солнечными кружевами день в конце октября, когда Маленький Следопыт задал мне вопрос, который, было, поверг меня в некоторое смятение:
- Пожалуйста, расскажите мне о Джатта и «Сольвейг»...
- Малыш, а почему ты задал мне этот вопрос? - полюбопытствовал я.
Но Маленький Следопыт ответил не сразу. Он долго и пристально смотрел на неподвижную тёмную озёрную воду, щедро усеянную огненно-рыжей палой листвой. Потом перевёл взгляд на меня и, решившись, произнёс:
- Я давно хотел вас спросить. Да только боязно было... А вдруг вы рассердитесь и не захотите рассказывать?
Помню, что тогда я улыбнулся и ответил:
- Конечно, я расскажу тебе о «Сольвейг»... и о Джатта, которые называли себя Благословенными... И о Мотыльке.
Да, я рассказал Маленькому Следопыту о Благословенных... и о моём далёком и навсегда потерянном Мотыльке, чей Огонь угас и безглазая зимняя мгла Тундры поглотила его. А вместе ним и меня.
В Ясеневом Приюте я поселился в сентябре, спустя два года после возвращения с Эойя-Аайи-Джатта - Обители Благословенных. Всё это время мне очень хотелось забыться и излечиться от нестерпимой боли, что никак не хотела отпускать меня. Бесконечно-бессмысленно тянулись дни и месяцы, а боль не отступала и продолжала изобретательно терзать моё внутреннее существо. Я просыпался с ней и с ней же засыпал. Я почти свыкся со своей болью. Я закрывал глаза и начинал падать в отверстую пасть бездны, дна которой не видел. Я падал, падал и падал, крича то ли то страха, то ли от боли. Нечто или некто, жившее в бездне, пожирало меня, но потом, насытившись, исторгало наружу. Я не страшился физической смерти, но внутренняя пытка вконец лишила меня сил.
Ясеневый Приют я выбрал наугад, ибо мне просто хотелось убежать. Прежде всего от самого себя. Помимо меня, в Приюте проживало ещё пятнадцать человек, но мы редко виделись друг с другом. Я жил в маленьком дощатом домике, чьи квадратные окна глядели на молчаливое озеро. Всего в нескольких шагах от моего жилища начинался сонный лиственный лес, где в изобилии произрастали дикая лещина, клён и шиповник. Быт мой был прост и неприхотлив: два деревянных стульчика, старенький стол с тусклой исцарапанной столешницей, некрашеный шкафчик для вещей и жёсткая кровать с тонким матрасом, застеленная шерстяным одеялом. На дворе был ещё крохотный, сложенный из камней, открытый очаг, где я обычно готовил нехитрую еду. Я запекал на раскалённых углях только что пойманных окуньков или же варил духмяную уху, а потом наслаждался трапезой прямо у кромки воды, слушая успокаивающий плеск набегавших волн. Раз в неделю я отправлялся за необходимыми мне припасами в Приют. Ранним осенним утром, когда озеро было затянуто холодным седым туманом, я уходил по его обрывистому берегу всё дальше и дальше от своего нынешнего пристанища. И каждое такое путешествие иногда преподносило мне сюрпризы.
Однажды я обнаружил затопленную лодку, едва заметную из-за затянувшей её бледно-зелёной ряски. В её остове поселились совсем маленькие, не больше детского мизинчика, серебристые рыбки. Почувствовав присутствие чужака, они испуганно метнулись в разные стороны. А в другой раз мне посчастливилось увидеть лебедя, чья сияющая белизна и горделивая стать очаровывали. Он взмыл с озёрной глади высоко в небо, прямо под низкие кудлатые облака, переполненные дождевой влагой. И, печально протрубив, устремился на мглистый север. Хранители Приюта рассказывали, что лебеди крайне редкие в этих краях гости. Так что мне, выходит, очень даже крупно повезло в тот день.
Ясеневый Приют был тихим островком среди бескрайних задумчивых лесов и неисчислимых озёр, чья вода была девственно-прозрачной и целебной не только для тела, но и души. Всё здесь дышало величием, простотой и покоем. В стародавние времена в этих глухих местах поселились монахи-отшельники, трудолюбивые и набожные люди. Они основали монастырь, от которого ныне сохранилась суровая приземистая церквушка с невысокой колоколенкой, низенькие, затерявшиеся среди берёз и зарослей орешника, скиты и массивные каменные кресты, украшенные замысловатой резьбой и витиеватыми, трудно различимыми, письменами. Ясеневый Приют, появившийся спустя многие века, объединил традиции заповедной старины и стремительной современности. Из внешнего мира сюда, в первозданную лесную глушь, приезжали те, кто хотел найти себя и обрести желанный покой. Кое-кто из них оставался здесь на долгие годы. Обычно в Ясеневом Приюте жило немногим более двух десятков человек, включая приютских Хранителей.
Я брал продукты и прочие нужные мне вещи у немногословного и всегда угрюмого Лешака. О нём я знал совсем немного: экс-звездолётчик и одарённый художник-реставратор, а ныне Хранитель Ясеневого Приюта и собиратель местных легенд и преданий. Лешак встречал меня как самого обычного, не отягощённого никакими заслугами, человека. Его совсем не интересовала моя жизнь, хотя на мои вопросы он отвечал вполне терпеливо. Он добросовестно выдавал мне крупу, соль, галеты, пакеты с сушёными овощами и вялеными жгутиками мяса, рыболовные снасти и кое-какие лекарства. Я благодарил Лешака и аккуратно укладывал его дары в рюкзак. Он бурчал в ответ: «Хорошо. Жду через неделю». И тут же исчезал за дверью. Я же шёл во внутренний дворик Приюта, где в лужах отражалось неяркое и слегка близорукое солнце северной осени. Иногда даже заставал там кого-то из приютских жильцов. Кое-кого из них я знал и раньше, а с кем-то познакомился уже здесь. Однако разговаривали мы друг с другом исключительно редко, да и то на отвлечённые и совсем уж несерьёзные темы. Впрочем, никого из нас особо и не тянуло на продолжительные беседы, ибо в Приюте более всего ценился покой.
Дома я выгружал содержимое рюкзака и тотчас же отправлялся рыбачить или просто бродить по окрестным лесам. Я любил уходить далеко вглубь леса, где не было ничего, кроме огромных вековых деревьев и какой-то особенной, звенящей, тишины. Бывало, что на лодке я уплывал на один из лесистых островков в центре озера и ночевал там среди замшелых камней на ложе из сухой листвы и веток. Я ловил рыбу, в основном окуньков и лещей, кипятил чай на костерке и наслаждался одиночеством. Особенно прекрасными были царственно спокойные вечера, когда вокруг неторопливо гасли краски дня и тягучий, состоящий из терпко-пряных запахов, холод осенней ночи вступал в свои законные права.
Но однажды моё отшельничество было всё-таки нарушено, когда я познакомился с Маленьким Следопытом. Он приплыл прямо ко мне на самодельном плоту и, ловко орудуя большущим веслом, причалил к берегу. Его неожиданный визит, конечно же, удивил меня. Маленький Следопыт спрыгнул с плота на скользкие прибрежные камни и вдруг, к своему немалому удивлению, обнаружил моё присутствие. Он осторожно приблизился к месту моей ночёвки. Меня он заметил не сразу, а только после того, как обогнул гигантский валун, под которым я расположился с удилищем. Так мы с ним и познакомились. На вид Маленькому Следопыту было не больше двенадцати лет. У него были удивительные ярко-синие глаза и русые, спадавшие на плечи, мягкие волосы. Он был гибок, подвижен и любознателен, как, впрочем, все нормальные дети. Мы сразу же нашли с ним общий язык. Маленький Следопыт рассказывал мне о своих путешествиях, о дедушке, знаменитом проектировщике звездолётов, о родителях, работающих сейчас где-то на спутниках Урана. А ещё о том, как он замечательно рыбачит на Чёрном Озере, о чьём существовании знают немногие избранные.
Вскоре мы подружились с Маленьким Следопытом. Он приплывал ко мне на своём плоту почти каждый день. Я угощал его ухой и душистым чаем с галетами, а он приносил мне то вкусное варенье из лесной земляники или голубики, то связку сушёных грибов или же румяные домашние пирожки с капустной и черничной начинкой. Мы болтали с ним о чём угодно — о тайнах окружавшего нас леса, о хитрых зубастых щуках, о секретах рыбалки, о летающих на расписных бубнах шаманах Севера, о чужих планетах и могучих внеземных цивилизациях. Маленький Следопыт часто расспрашивал меня о космосе, о звездолётах и звездолётчиках. Я подробно объяснял ему устройство звездолётов-«прыгунов» и рассказывал о том, как они перемещаются в гиперпространстве. Я в красках описывал ему промороженные до последнего камешка пустыни и ледники Плутона, тёплые марсианские моря, кипящую преисподнюю Ио, оглушительный рёв циклопической бури на Нептуне и бушующие океаны огня и лавы на вулканических планетах близ звезды Канопус.
- Неужели там нет ни одной пригодной для колонизации планеты? - сокрушался Маленький Следопыт, огорчённый моим рассказом о исследованиях в системе Канопуса.
- Нет, почему же... Есть и пригодные. Аж целых три планеты, - утешал его я. - Одна из них, Гюзаль, освоена и заселена. А на орбите другой, Брихаспати, почти закончен монтаж постоянного гиперпространственного портала. Ну а нет так давно высокоразвитая цивилизация Шоэ, более известная как «Зеркальщики», по рекомендации Собора Миров направила туда своих дипломатов.
Маленький Следопыт обычно слушал мои рассказы, подперев кулачком подбородок. Его большие озорные глазёнки блестели. Иногда он, волнуясь, обрывал мой рассказ и восхищённо восклицал: «Красота! Вот здорово!».
О Чёрном Озере Маленький Следопыт поведал мне через несколько дней после нашего с ним знакомства.
- А вы были когда-нибудь на нашем Чёрном Озере?
- Нет, не довелось пока. А что, оно действительно чёрное?
- Ага... Дна совсем не видно. И рыбалка там хорошая.
Он обещал мне непременно показать его, ибо, по его словам, там водятся «воот такущие карпы!». Я, разумеется, стал с нетерпением ждать, когда он исполнит своё обещание. И вскоре он исполнил его.
В хмурое осеннее утро я и Маленький Следопыт погрузили в лодку рыболовные снасти, палатку и съестные припасы. Мы тяжело отчалили от берега и тут же очутились в белёсой туманной мгле, где привычные, как будто, вещи утратили свои неизменные очертания. Бесконечно долго мы плыли вслепую, имея весьма смутное представление о дальнейшем маршруте. И вдруг Маленький Следопыт засмеялся и указал на что-то угрожающе чёрное и бесформенное впереди:
- Да вот же оно... Дерево Злых Чародеев!
И тут я увидел, как из тумана появилось нечто, действительно похожее на гротескный силуэт эдакого «злого волшебника». Это было огромное, изувеченное сверхъестественными силами, дерево, совершенно лишённое какой-либо листвы и возвышавшееся над грязно-мутной илистой водой. В нём было что-то устрашающее. Наверняка наши предки обходили такие вот природные аномалии стороной или же приносили им жертвы, чтобы умилостивить недобрых духов, обитавших в них. Благополучно миновав Дерево Злых Чародеев, мы неспешно вплыли в узкую речушку, заросшую высоким, выше человеческого роста, камышом. Наше путешествие по ней было похоже на волшебную историю. Над нами нависли руки-ветви древесных гигантов, что прятались в тумане. Мы плыли в вязкой, словно кисель, тишине, которую не мог потревожить даже размеренно-ленивый плеск наших вёсел. С сырых ветвей капала вода и звук каждой упавшей капли звучал подобно раскатистому грому. Кааап... пауза... кааап... пауза... каааппп... И снова тишина. Хрупкая и прозрачная, словно ломкая льдинка, плавящаяся на мартовском солнцепёке.
Внезапно всё закончилось. Однообразно-тоскливая хмурь резко сменилась янтарно-белым сиянием солнца, что величаво выплывало из-за сырого туманного горизонта. Зрелище, открывшееся нам, потрясало своей непередаваемо-естественной красотой. Вода в Чёрном Озере была и вправду смолисто-чёрной и напоминала густую тушь. В ней плавали устрашающего вида коряги и островки опавшей листвы. Озеро окаймляла исполинская стена нехоженого леса, жарко пылавшего золотом и багрянцем вперемежку с оранжевыми и крупными рыжими пятнами. А над ним и над нами, высоко-высоко, раскинулся синий небесный купол, почти очистившийся от облачной рвани. Маленький Следопыт, потрясённый так же, как и я, вскочил, взмахнул руками и весело прокричал:
- Огого! Угугу! Эгегей!
Лодка так и закачалась и слегка накренилась на правый борт. Я выровнял её и засмеялся.
- Эй! Эдак мы и в воду плюхнемся. И тогда — прости-прощай рыбалка!
- Нет, ни за что!
Место для рыбалки мы нашли сразу же — небольшую полуовальную полянку, окружённую роскошными клёнами и пушистыми малышами-ёлочками. Там мы и расположись. День выдался чудесный, незабываемо-яркий, и только под вечер заплакал кратковременный дождичек. Но он ничуть не повредил нам. А когда стало совсем темно и небо от края до края усеяли крупные немигающие звёзды, мы начали пировать. Уха удалась на славу! Наваристая, ароматная, сладкая, с цельной рыбиной на одну порцию! Мы с аппетитом ели уху, пили обжигающий чай из чабреца, мяты и зверобоя, заедая его хлебцами, предварительно поджаренными на огне. Маленький Следопыт смотрел на пляшущие язычки пламени и улыбался, прихлёбывая крепкий отвар из громадной, чёрной от копоти, кружки. Детское счастье его было самым неподкупным, правдивым и сердечным.
После ужина я предложил помыть посуду. Маленький Следопыт отнёсся к поручению очень ответственно. Мы старательно мыли грязные, липкие от жира, миски и кружки в горячей воде, согретой над костром в чумазом закопчённом котелке. Самом обыкновенном котелке, ничуть не изменившемся за многие столетия. Немного уставшие, мы отдыхали перед костром, куда я подбросил ещё сухих сосновых веток. Мы были далеки от беспокойства внешнего мира, покинутого нами ещё сегодня. Здесь, у Чёрного Озера, мы окончательно слились с осенней первобытностью. Мы были одновременно и Чёрным Озером, и спящим ночным лесом, и дымным костерком, и самой осенью — вечной и святой. И именно тогда Маленький Следопыт попросил меня:
- Пожалуйста, расскажите мне о Джатта и «Сольвейг»...
Обитель Благословенных
О чём же рассказать тебе, малыш? О том, как наш «Сольвейг» преодолел тернии космоса и оказался на другом краю Галактики? О том, как мы открыли чудесный мир вечно юных небожителей и узнали чудовищную цену их юности? Я расскажу тебе обо всём этом, Маленький Следопыт. Я обязательно расскажу тебе о моём Мотыльке...
В середине земного лета, в год семьсот тридцать второй после начала грандиозной и полной открытий Эры Галаксии, человечество впервые узнало о Обители Благословенных — Эойя-Аайи-Джатта. Человек, чьим домом стали иные, недоступные когда-то в прошлом, звёздные системы нашей Галактики, восторженно воспринял эту весть. В галактический Собор Миров должна была войти ещё одна цивилизация — обретшая мудрость, повзрослевшая и сумевшая отыскать верную дорогу в не знающем жалости мраке пространства и времени. Когда-то таким же было и само человечество, чьи посланники обнаружили в системе чужой изумрудной звезды Свиток с многоуровневым и многовариантным шифром. Но секрет его разгадали лишь через несколько лет после того, как он был доставлен на Землю. О истинном назначении Свитка спорили величайшие земные мудрецы — лингвисты и знатоки забытых языков Земли и иных миров, физики и метафизики, историки и футурологи, математики и теологи, традиционалисты и кибернетики, повелевающие электронными сетями. Кто-то считал, что это артефакт-реквием, принадлежавший погибшей безвестной расе. Другие желали видеть в нём запредельно сложный Космический Компьютер, созданный столь же безымянным Создателем. Но были и те, кто считал Свиток Посланием. Сторонники этой версии нашли ключевой код-«приглашение», оказавшийся музыкально-световой фугой. И тогда Свиток развернулся и открыл своё содержимое — неисчерпаемое хранилище знаний о Соборе Миров, куда входили цивилизации нашей Галактики, коим не было числа. Среди них были цивилизации древнейшие, умудрённые опытом неисчислимых космических эр, а были и совсем молодые, уже осознавшие свою зрелость. Вся Галактика была удивительным Собором, где торжествовали разум, красота, гармония, музыка и равновесие. И такими же Соборами Миров были и другие звёздные острова, рассеянные неведомым Сеятелем по всей Вселенной. Вся Галактика Галактик - Метагалактика пульсировала и жила. Бурлящая, ведущая сражение с энтропией, Жизнь заполняла буквально каждую её клеточку. Однако были и те, кто видел в ней угрозу для себя. В Свитке сообщалось о мирах, чей разум был отравлен ненавистью, безмерной жестокостью и жаждой неограниченного господства. Самым страшным было то, что они почти всегда стремились распространить своё влияние на соседние цивилизации. Те из них, кто пытался сопротивляться, или погибал, или же безропотно подчинялся воле более сильного и ненасытного агрессора. И всё же это были единичные и, несомненно, поучительные случаи. Исцелить такие несчастные миры было особенно трудно, ибо вся их недужная сущность сопротивлялась врачеванию.
Человечество входило в Собор Миров подобно цветущему, устремлённому к знаниям и невероятным открытиям, юноше, получившему в дар весь огромный мир, где всё, даже скрытые от глаз мелочи, удивляет его. И любознательность этого юноши сумели оценить по достоинству. Он нашёл друзей — сверстников и премудрых наставников. Они понимали и принимали все его успехи и невзгоды. Они бескорыстно делились своим опытом и постепенно раскрывали перед юношей-человечеством всё новые и новые горизонты познания. Теперь вся Вселенная стала доступной для него. Он мог преодолевать немыслимые дотоле расстояния и любовно обустраивать негостеприимные планеты, зажигать солнца в беспросветно-тёмных областях космоса и спасать погибающие миры.
Эойя-Аайи-Джатта, Благословенные, обнаружили свой Свиток также вдали от родины. Они разгадали его код-«приглашение» - причём намного быстрее, чем человечество - и отправили ответ, где певучее слово, чарующая музыка и утончённо-эстетические зрительные образы переплелись в невообразимой красоты узоры. Цивилизация-поэт рассказывала о том, как она поднялась из пропасти отчаяния к звёздам и там услышала зов живого космоса. Теперь она приглашала братьев и друзей в свою Обитель.
Первой сообщение от Джатта приняла станция внешнего контроля, наблюдения и анализа, запущенная в космос колонистами-землянами, чья колония почти два века благоденствовала на седьмой планете в системе Кормчей Звезды, жаркого голубого солнца-колосса. Высокочувствительные приёмники станции уловили его, нейроны электронного трудяги-мозга зафиксировали, обработали и перенаправили к приёмникам других станций. И далее, от звезды к звезде, оно добралось и до Земли. Так человечество услышало Песнь Благословенных и приняло их Приглашение.
Совсем скоро в бортовые навигационные компьютеры звездолёта-«прыгуна» класса «Тримурти» были введены координаты системы Эойя-Аайи-Джатта. Звездолёт носил романтическое название «Сольвейг», что в переводе с языка отважных воителей-северян древней Земли означало «Солнечный Путь». Теперь их потомки плыли на сверхмощных драккарах и каравеллах по галактическим океанам. Меня включили в экипаж звездолёта, состоявший из тридцати пяти человек, по рекомендации Большого Ареопага, куда входили координаторы-прогнозисты и координаторы-логики из всех основных Советов Земли, включая Советы Ближнего и Дальнего Космоса. Мои успехи в области ксенопсихологии были внимательно проанализированы и, после недолгой дискуссии, признаны как особо успешные. Я детально рассказывал о том, как установил контакт с последними представителями почти угасшей расы Айтайи в пирамидальном объекте «Э-Кур», что был найден рядом с зоной пограничных маяков Солнечной системы. Затем я представил отчёт о своей трёхгодичной работе на планете Хайдаррен и её четвёртом спутнике, куда я был направлен в составе Второй этнографической экспедиции Херби Рейе Моббуту. В итоге моя кандидатура была сразу же поддержана Верховным Координатором Ареопага Гвеннвифар хайд Брей, статной и властной особой, обладавшей, воистину, рыцарской выдержкой и стальным характером.
Изящный и могучий «Сольвейг», облачённый в изумрудно-голубую энергетическую мантию, восторженно и незабываемо стартовал с земной орбиты. Удалившись на более чем полтора миллиона стандарт-миль от Земли, он нырнул в пучину гиперпространства, оставив после себя лишь молчание звёзд.
Ведущие лидер-навигаторы нашей Миссии Ясмина Койр, Айре Греллах и Айгуль Риони работали внутри навигационной биокиберсферы, где их тела, помещённые в специальные ложа-коконы, были подключены к «Урд», «Верданди» и «Скульд» - системе кибер-оракулов и кибер-навигаторов. Они вели непрерывный мысленный и речевой диалог с «альвами» - полностью виртуальными существами, управлявшими кораблём. Кроме того лидер-навигаторы контролировали их, ибо «альвы», так похожие на детей, могли позволить себе очень даже недетские «шалости». Впрочем, на сей раз они были спокойны и сосредоточены на деле. Напротив, они гордились возложенными на них обязанностями. Так, любимец Айгуль, шустрый и задиристый «альв» по имени «Забияка», предложил ей свой вариант выхода из гиперпространства, более чем рискованный и капитально отличный от остальных. Но его «собратья» шумно запротестовали, ибо они были уверены, что именно их версии наиболее оптимальные. И, тем не менее, именно вариант «Забияки» был принят к рассмотрению и оказался самым результативным. Кибер-оракулы скрупулёзно просчитали все его возможные плюсы и минусы и окончательно одобрили.
Молодое смеющееся солнце Эойя-Аайи-Джатта встретило нас незабываемым золотисто-медовым сиянием. Оно значительно превосходило по размеру наше земное светило. Это было солнце вечной весны — ласковое, доброе, тёплое. Вся наша Миссия — всего тридцать пять человек — поднялась на открытую, защищённую энергетически-атмосферным куполом, обзорную площадку «Сольвейг» и оттуда созерцала великолепие новооткрытого мира. Вокруг весеннего солнца Благословенных кружились пятнадцать планет. На трёх из них была атмосфера, пригодная для жизни. Окраинные планеты были темны и чужды для какого-либо света. Зато в планетной системе, представшей нашему взору, нашлись четыре газовых гиганта с более чем пятьюдесятью спутниками.
Джатта-Благословенные обнаружили «Сольвейг» спустя несколько дней после нашего появления из гиперпространства. Их лёгкие корабли, похожие на огненных птиц-фениксов, встретили нас у безжизненной десятой планеты, над истерзанной льдисто-каменистой поверхностью которой свирепствовали ураганы. На корабельных сферических экранах мы увидели фигуры высоких и стройных существ, несомненно похожих на людей. Они были грациозны и совершенны. Даже более совершенны чем мы, хомо универсалис. Конечно, вид человеческий также претерпел некоторые благие изменения с начала Эры Галаксии, но в Джатта было что-то такое, отчего становилось совсем не по себе. «Они так похожи на юных, не знающих что такое старость, богов... Счастливцы, о счастливцы!», - сказала тогда руководитель Миссии, ксеноэтнолог, полномочный Посол Земли и Миссионер Собора Миров Браннвен тай Руа. Да, она была права! Джатта были щедро вознаграждены высшими силами. «Счастливые любимцы богов!», - так сказали бы о них наши предки. «О, нет! Это сами боги!», - наверняка возразил бы кто-нибудь из них.
Материнская планета, Обитель Благословенных, называлась Джаттанайянаттакка. Гигантская, бирюзово-сине-лиловая с редкими пятнами нежной майской зелени и шафрана, окутанная толстой и густой, точно взбитые сливки, атмосферой. Расторопный биолог «Сольвейг», проведший подробнейший биохимический анализ воздуха, заметил, что он опьяняет и кружит голову — совсем как терпкое и хорошо выдержанное виноградное вино. Ещё у Джаттанайянаттакки было пять лун с плотной и, на первый взгляд, непроницаемой атмосферой. Возможно, они были преображены и населены, но это было не совсем ясно из-за сильнейшей облачности.
«Сольвейг» лёг в дрейф на орбите планеты, а вниз, на её поверхность, спустились «скарабеи» - комфортные пассажирские шлюпы. Впрочем, в случае непредвиденных обстоятельств они вполне могли стать и настоящими полноценными кораблями, чьи технические характеристики были почти приближены к параметрам небольших, предназначенных для полётов в пределах планетных систем, рейдеров.
Шлюпы, сопровождаемые кораблями Джатта, сели на обширную заснеженную равнину в северном полушарии планеты рядом с огромным поселением в форме спирали, где чрезмерно затейливая и изысканная архитектура гармонично сочеталась с окружающими ландшафтами. Это был изумительный пример тщательно продуманного не только сосуществования, но и взаимопроникновения экосферы и техносферы. И подобных примеров на Джаттанайянаттакке было предостаточно.
Знакомство с Благословенными принесло нашей Миссии великое множество радостных и ошеломляющих открытий. Все дни пребывания на Джаттанайянаттакке были чрезвычайно насыщенными и познавательными. Нашими гидами стали сами Высокие Благословенные — Хайяджатта. Всего их было пятеро с труднопроизносимыми именами - Аддэджатта, Койанэджатта, Туйяджатта, Ийэннеджатта и Эйдэджатта. Мы перемещались вместе с ними с континента на континент, которых на планете было шесть. Мы поражались разнообразию и изобилию планетных флоры и фауны. Так, на севере, где была небольшая полярная шапка, преобладали животные-гиганты, обитавшие в суровых условиях, отчасти схожих с земной Антарктикой. Они жили в воде и на суше. Были среди них и летающие виды — настоящие исполины с тремя парами сильных крыльев. На юге и востоке фауна была куда более колоритной, неугомонной и постоянно изменчивой.
Градостроительство на планете было не менее впечатляющим. Джатта мастерски строили лёгкие, словно сотканные из воздуха, просторные и невысокие здания, где превалировали простота, надёжность и изобилие света. Однако сами они предпочитали жить вне городов в селениях-общинах. Их общество отдалённо напоминало пёстрые, погружённые вглубь себя, со сложнейшим общественным устройством, цивилизации Юго-Восточной Азии планеты Земля. В Джатта было что-то от пластичных жителей древнейшего Таиланда-Сиама, от аристократичных индийских раджей и колоритных подданных Сына Неба, китайского императора. Буквально вся их жизнь, начиная с рождения и вплоть до угасания, была наполнена причудливыми и далеко не бессмысленными ритуалами. Джатта воспринимали жизнь как искрящийся радостью праздник звуков, красок и чувств, каждый момент которого незабываем. Смерть в их представлении была чем-то вроде предрассветных сумерек, когда гирлянды праздничных фонариков постепенно угасают и усталые гости отправляются на покой, чтобы после недолгого отдыха встретить обновлёнными разгорающийся день.
Особое, едва ли не центральное место в мифологии Джатта занимали некие Дарители. Они благоговели перед ними и постоянно благодарили их за то, что они вознесли их род к небесам из темноты неразумия. Их Благословение, как говорилось в священных текстах Джатта, «наполнило пустой загрязнённый сосуд чистотой, знанием и мудростью». Высокие Благословенные, после наших настойчивых расспросов, указали на луны Джаттанайянаттакки, откуда Джатта, якобы, регулярно получали Благословение и Дары. Именно там, согласно преданиям, и находятся их Запретные Обители, куда невозможно войти даже праведному Благословенному. Естественно, что наличие табу в столь высокоразвитом обществе меня не могло не удивить. Но Высокие Благословенные совершенно серьёзно, без какой-либо тени усмешки, подтвердили, что Дарители — это далеко не миф, но реальный источник Благословения, доступ к которому по непонятным причинам был закрыт изначально. Хайяджатта, Высокий Эйдэджатта, так объяснил смысл столь своеобразного табу:
- Дарители вознаградили нас, недостойных и ныне Благословенных, Достоинством. Они наполнили наши пустые сосуды Истиной и излечили нас от врождённой слепоты незнания, ибо мы не хотели знать и страшились смотреть вверх. Дарители заперлись в своих Обителях, дабы создавать Дары, предназначенные нам, недостойным и ныне Благословенным, в Великой Тишине, Одиночестве и Раздумьях. Они взирают на нас, недостойных и ныне Благословенных, свысока и посылают нам Дары. Но сейчас, видимо, наши сосуды снова стали затемнёнными и потому Дары стали редки.
А вскоре мне удалось услышать «Моление Благословенных» в одном из спиралевидных городов-храмов, что затерялся в глубине влажных джунглей на вечно дождливом, дышащем туманами и испарениями, Юго-Западном Континенте. В затемнённом и необъятном храмовом пространстве с беспорядочными рядами резных колонн собрались Джатта. Они были облачены в просторные летящие одежды, необычно светившиеся в синевато-сизом полумраке. Они сидели на пятках и были, как будто, полностью отрешены от окружающего их мира. Там, за тончайшими, почти фарфоровыми, стенами храма, лил непрестанно дождь и говорливые реки, речушки и ручейки несли свои напоенные живыми соками растений воды через лабиринты джунглей к далёкому штормовому океану. В храме было невероятно тихо, несмотря на то, что он был заполнен почти до отказа. Джатта будто пребывали в своего рода медитативном оцепенении. Но их балансирование на зыбкой грани между явью и полудрёмой длилось не многим более получаса. По крайней мере, мне так показалось. И вдруг, будто из ниоткуда, возник чей-то голос — тихий светлый голосок ребёнка, разорвавший плотный занавес тишины. К нему присоединился ещё один сильный голос, а затем ещё, и ещё, и ещё... Голос за голосом, голоса за голосами, что собирались в гимнические волны. И вскоре весь очнувшийся ото сна зал запел. Джатта пели о том, как когда-то они были прозрачны, пугливы и слепы и, потерянно блуждая во мраке и пустоте, не ведали истинного определения и наполнения вещей. Жизнь их была коротка и бессмысленна до тех пор, пока Первый Даритель не научил Джатта побеждать смерть. Он объяснил им, что смерть пребывает внутри них и её приход можно отсрочить. Потом Второй Даритель, чей голос был печален, поведал им об устройстве Вселенной. Третий Даритель был менее идеалистичен и рассказал о том, что кажущаяся гармония Вселенной иллюзорна, ибо нет абсолютной гармонии, но есть бесчисленные преграды. Он великодушно вознаградил Благословенных мыслью о Красоте Странствий. Когда Джатта поняли значение сего Дара, они смогли преодолеть тяжесть тверди и устремиться к иным планетам и солнцам.
Потрясённый, я слушал «Моление Благословенных» и вся моя душа пела вместе с Джатта. Их песня, чьи слова я понимал с трудом, была и моей песней. Её неукротимое течение подхватило меня и увлекло за собой. Я, пришелец из иного мира, видел глазами Джатта их взлёты и падения, озарения и отчаяние, рождение и гибель. Мне захотелось обнять их всех. И они тоже были готовы к тому же. Мы все вдруг поняли, что очень многое сближает нас и делает едиными.
В тот день я понял, что душа каждого Джатта — душа вечного ребёнка. Он был светел, наивен и открыт для всего нового. Но у него же были и свои «тайны». И не каждому он раскрывал их. Только тому, кому доверился. И одной из таких тайн была Колыбель Мотылька.
Колыбель Мотылька
- Скоро Огонь мой угаснет. Я знаю это. Знаешь, когда-то я плакала и долго молила Тундру помочь мне, да только что ей глупые мольбы мои? Слаб мой Огонь. Я знаю, что он угаснет и я уйду далеко отсюда, за Реку Детей. Там давно ждут меня Родичи. И сестричка моя Йайо, и даже старая Рце. И охотник Имо. И Та, Кто Хранит Очаг. Искры моего Огня гаснут на зимнем ветру..., - сказала мой маленький Мотылёк в тихий День Первого Снегопада.
Мы сидели с ней на берегу ручейка, промёрзшего до самого дна, и сверху на нас падали лохматые хлопья лилово-синего снега. Они беззвучно ложились на спутанные космы бесцветной и погибшей травы. Снег не таял и его становилось всё больше и больше. Впереди, за седой пеленой снегопада, тонула в сиренево-сизом сумраке Тундра. Где-то там, за зловеще-чёрным горизонтом, обитала в своём Стойбище Долгая Зима. Мотылёк так описывала мне её, при этом смешно жестикулируя:
- Она совсем старая, морщинистая и злая. Намного страшнее и злей дурной Энги. Ты же видел Энгу? Зима похожа на неё. Она хочет потушить наши Огни. Но Тёплое Стойбище не боится её! Да, не боится! Приходи, приходи, злая старуха!
А сейчас она просто наблюдала за танцем снежинок, что порхали в темнеющем небе. Внезапно Мотылёк крепко зажмурилась и принялась ловить их ртом. Её игра развеселила меня. Мотылёк тоже рассмеялась в ответ заливистым смехом ребёнка. Нам было хорошо вдвоём под снегопадом на этой позабытой всеми богами планете без имени. Впрочем, я придумал ей имя — Колыбель Мотылька. Между тем из Тундры подул хлёсткий студёный ветер. Когда снегопад превратился в завывание метели, мы поспешили вернуться в домашнее тепло, где нас ждали похлёбка, сдобренная пахучими кореньями, и горячий отвар из приятно горчащих тундровых трав. Миновав продолговатый обветренный бугор, я и Мотылёк вышли к Тёплому Стойбищу. По натоптанной и слегка обледеневшей тропинке мы спустились на треугольную площадку с едва угадывавшимися входами в землянки. От резких порывов безумствующего ветра они были довольно сносно защищены бугром и вполне добротной земляной насыпью неподалёку. Утопая по щиколотку в рыхлом снегу, мы кое-как добрались до самой крайней землянки. Я очистил от наметённого снега входную плетёную дверь и приподнял её. Из натопленного чрева землянки дохнуло жаром. Мы спустились внутрь, в тесное прямоугольное пространство, разделённое перегородками на три условные «комнаты». В одной из них Айгуль Риони, удобно расположившись на лежанке, устеленной ветхими циновками, налаживала коммуникатор. В соседней «комнате» спал наш пилот Орлат Сат, которого погрузили в целебный восстановительный сон после продолжительного сеанса витарегенерации. В главной, донельзя закопчённой, «комнате», у очага, выложенного в форме неровного треугольника, уютно расположились сородичи моего Мотылька — Старшие Родичи Ирчийи и Чайайи. Аборигенное имя Мотылька было не менее экзотичным — Юйчуйю. Заметив меня, Айгуль покачала головой и тяжело вздохнула:
- Орлат уснул. Но он очень, очень слаб. К тому же в его рану попала какая-то здешняя инфекция. Вроде бы аборигены утверждают, что они могут вылечить Орлата. Нужна срочная эвакуация, но связь очень плохая. Быть может, когда утихнет буран, рискну вызвать эвакуационную команду. Да только услышат ли? Старший Родич Ирчийи показал мне рукой на место рядом с собой и пригласил присесть поближе к очагу. Он молча, не говоря ни слова, протянул мне самодельную, грубой лепки, глиняную чашу, наполненную густой тёмно-зелёной дымящейся жидкостью. Я молча принял её и, вдохнув непривычно-острый аромат, сделал два больших глотка. Окоченевшие внутренности мои тотчас же согрелись и по всему телу разлились спасительные реки тепла. В голове слегка зашумело, но, тем не менее, она осталась ясной. Я благодарно поклонился обоим Старшим Родичам. Они приветливо улыбнулись в ответ и подбросили в огонь пучок бурой соломы. Он вспыхнул с новой силой. Оранжево-алые языки пламени дружелюбно потянулись ко мне. И я не отстранился от них.
Мой Мотылёк, мой озорной и смешливый Юйчуйю-Мотылёк... Я не спас твой Огонь и ты ушла за Реку Детей. Я звал тебя, но ты уже не слышала мой зов. Ты была далеко, за Рекой Детей. Ты ушла в ту безжалостно-нескончаемую ночь Долгой Зимы, когда нам открылась Тайна Благословенных. Искры твои летят в ночи и гаснут, обессиленные, на ветру...
Когда мы, звёздные странники, упали с небес, ты первая заметила нас и без боязни подошла к нашему пылающему «скарабею». Я помню, как увидел тебя — хрупкого ребёнка из Тундры. Впрочем, ты всегда была им — всегда отзывчивым несмышлёнышем, чья любовь была чистой и наивной.
На неуютную Колыбель Мотылька, укутанную плотным облачным покровом, мы пришли как незваные гости. Мы не могли туда не придти, ибо что-то незнакомое, несказанное и пугающее манило нас туда. Неуёмное желание узнать, кто такие Дарители? Или, быть может, Тайна Благословенных? Или нас позвал мой Мотылёк, чей Огонь должен был погаснуть, ибо был он беспомощен? И, всё-таки, мы пришли сюда, в заснеженную Тундру, где условные и поздние вёсны коротки и пасмурны, а глухие Зимы тянутся бессмысленно долго.
Мы поняли, что Обители Дарителей — это совсем не вымысел, когда биосканеры «Сольвейг» случайно (а, быть может, эта случайность была ничем иным, как подарком самой судьбы?) обнаружили на двух из пяти лун Джаттанайянаттакки признаки жизни. Юркие зонды-разведчики, отправленные к крошечной планетке, которая позднее была названа Колыбелью Мотылька, лишь подтвердили общие догадки. Согласно полученным данным, её поверхность представляла собой суровую пустыню, очень похожую внешне и по климатическим параметрам на приполярные области Земли. Зонды передали отчётливые изображения неглубоких озёр на экваторе, скоплений невысоких скал и малопонятных аморфных, по всей видимости искусственных, сооружений на северном и южном полюсах. Инопланетная тундра, исходя из предварительного анализа, была обитаема. И явно высшими разумными существами. Однако Благословенные отреагировали на нашу просьбу посетить спутники Джаттанайянаттакки крайне отрицательно. Точнее, это был не столько отказ, сколько нескрываемый страх перед Дарителями. Высокие Благословенные мотивировали своё решение, столь огорчившее нас, традицией, установившейся ещё с незапамятных времён. Они заявили, что нарушение её грозит, воистину, ужасными карами Дарителей, ибо их покой — свят.
Мы пошли на риск. Точнее, это сделал я. Я не без труда уговорил Айгуль и Орлата совершить несколько витков вокруг Колыбели Мотылька и, быть может, даже отважится проникнуть в пределы её толстой атмосферы и провести более обстоятельное наблюдение. Наш «скарабей», заблаговременно переоборудованный в лабораторно-исследовательский скайбот, оторвался от поверхности Джаттанайянаттакки и, стремительно набрав высоту, очень скоро вышел на орбиту планеты. Там, в звёздной вышине, мы увидели зрелище, красоту которого невозможно было описать обыкновенными словами. Над лилово-бело-ультрамариновым северным полушарием Джаттанайянаттакки, на чёрно-фиолетовом бархате космоса, замерли неподвижно сразу все пять лун — Обители Дарителей. Они сияли совсем как крупные бесценные бриллианты в короне властителей древности. К третьей из них Орлат уверенно направил наш «скарабей». Спустя четыре стандартных часа Колыбель Мотылька, сумрачная, неприветливая и облачная, тяжело нависла над нами. Совершив три разведывательных витка вокруг неё, «скарабей» начал неторопливо входить в верхние слои атмосферы планеты. И там, в вязком сумраке облачного киселя, он почти сразу же стал пленником неизвестных сил, что стали играть им совсем как забавной игрушкой. Они подбрасывали его то резко вверх, то со всего размаха швыряли вниз. «Скарабей» лихорадочно метался среди туч-исполинов. Наконец, ценой невообразимых усилий, он вырвался из облачной трясины и ринулся вниз, в серую, без какого-либо намёка на свет, мглу чужого мира. Но там его уже поджидал другой и не менее опасный недруг — ураганные ветра. «Скарабей», после героических попыток борьбы, не выдержал их сокрушительных ударов и, побеждённый, камнем рухнул вниз.
Там, у обломков, объятых жарким зеленовато-синим пламенем, нас и нашёл мой Мотылёк. Тогда мы были потрясены случившимся. Серьёзно раненый Орлат нуждался в квалифицированном врачебном вмешательстве. Я и Айгуль перенесли его как можно дальше от свирепствующего пожара и наспех перевязали глубокие и, к прискорбию, небезопасные раны. Айгуль осталась с раненым, а я бросился к тому, что осталось от «скарабея» в надежде спасти хоть что-нибудь. Из огня я вынес совсем немного - коммуникатор, медицинский бокс, дыхательные маски, боевой излучатель и кассеты с зарядами к нему, а также... Впрочем, что либо спасать дальше было бессмысленно, ибо то немногое, что осталось от нашего «скарабея», сгинуло в неистовствующем пламени.
Всё вокруг нас было чужим — стена беспросветной, дышащей скорой смертью, тьмы и убийственный холод. И откуда-то оттуда пришла мой Мотылёк. Никто из нас не заметил сначала её появления. Мы были подавлены происшедшим. Я устало опустился на мёрзлую, слегка припорошенную снегом, почву и закрыл воспалённые глаза. Мотылёк незаметно подошла ко мне и легонько-легонько, совсем как шаловливый весенний ветерок, коснулась моего плеча. Маленькой прозрачно-белой ладошкой. Я невольно вздрогнул... обернулся... и столкнулся с её взглядом. На меня смотрели глаза моего Мотылька. Добрые детские глаза, в которых светились, наверное, все пульсары, квазары и сверхновые звёзды Матери-Вселенной.
Вскоре мы подружились с Мотыльком и она привела нас в Тёплое Стойбище, где жила вместе со своими соплеменниками или же, как они называли себя, Родичами. Постепенно мы узнали их обычаи и быт, полностью подчинённые неблагоприятному климату их крошечного мирка. О себе Родичи рассказывали мало. А их рассказы были крайне противоречивы и отрывисты. И почти всегда в них упоминалась Река Детей, откуда когда-то пришёл в Тундру Первый Родич. Он был слаб и хил. На нём почти не было одежды и ему грозила гибель. Но Первый Родич не только выжил, но и освоился в Тундре. Он вырыл землянку, нашёл съедобные корни и полезные травы, а также сумел добыть огонь. Когда же жизнь его подошла к концу, он вернулся за Реку Детей и дал жизнь Второму Родичу. А тот дал жизнь Третьему Родичу. И так до бесконечности.
Юйчуйю-Мотылёк тоже рассказывала мне о Реке Детей. Она даже знала, где та протекает. Причём она утверждала, что Река Детей — это самая настоящая река, что течёт где-то очень далеко в Тундре.
- Родичи видели Реку Детей. Я ведь тоже пришла оттуда. И туда же уйду, - сказала Мотылёк, удивлённая моим упрямым неверием.
- Ты так веришь в сказки, глупышка? Река Детей — это сказка. Страшная сказка. Такие сказки рассказывают на моей родине, - добро улыбнулся я.
- Нет, это не сказки! Ну как же ты не понимаешь? - обиделась она. - Понимаешь? Скоро я уйду за Реку Детей. Понимаешь? Мой Огонь угаснет в ночи... Понимаешь? Это так страшно!
- Не бойся тьмы ночной, глупенькая! Ну чего же её бояться то? Я... я защищу тебя. И никто Огонь твой не погасит, - ободряюще ответил я, заметив слёзы в её глазах.
Старшие Родичи, случайно услышавшие наш излишне эмоциональный разговор, лишь вздохнули и подтвердили слова Мотылька. Они не умели лгать.
- Скоро Огонь её угаснет, ибо очень слаб он и никто защитить его не может. Даже мы, ибо тоже слабы. Такова воля Тундры и Первых Родичей, что ждут Юйчуйю за Рекой Детей... Не удерживай её. Река и Тундра сильнее тебя.
Родичи стали для нас настоящей загадкой. Причём даже ещё большей, нежели Джатта. О Благословенных и их Обители Родичи совсем ничего не знали. Они были поражены нашим рассказом о них. Впрочем, Старший Родич Чайайи вспомнил, что в легендах о Реке Детей упоминаются некие Родичи-Без-Имени, ушедшие от её берегов так далеко, что о них не помнит даже сама всеведущая Тундра.
- Так куда же они ушли, эти Родичи-Без-Имени? - спросил его я.
- Говорят, что сама Река не приняла их и они ушли от неё... К чему искать их следы? Тундра и Зима всё равно убили их.
Айгуль, заботившаяся о раненом Орлате и почти не отходившая от него, как-то сильно озадачила меня своими наблюдениями за Родичами. Это произошло в тот замечательный день, когда она по коммуникатору смогла, таки, вызвать «Сольвейг». Мы услышали знакомые голоса — смеявшиеся и плакавшие одновременно. Оказывается, что нас уже считали погибшими и даже оплакали. Поисковые зонды, определившие траекторию нашего полёта, нашли лишь обугленные обломки скайбота и никаких других обнадёживающих следов. На Джаттанайянаттакке наша гибель была воспринята как огромное горе. Джатта искренне оплакивали нас вместе с нашими соплеменниками. Они молили Дарителей о Даре Жизни, что мог бы воскресить нас и привести домой. И этот Дар, похоже, был нам дан. Мы слушали близкие нам голоса, разговаривали с ними и тоже смеялись и плакали.
До прибытия эвакуационной команды оставались считанные часы. Я тщательно упаковывал в походный контейнер образцы бедной растительности Тундры, преимущественно разновидности мхов, и небольшую коллекцию предметов быта Родичей. И именно тогда Айгуль протянула мне планшетку биосканера. Она была явно чем-то сильно озадачена.
- Взгляни на эти показатели. Странно, не правда ли?
- Что именно? - как-то рассеянно спросил я, бегло пробежав глазами зеленоватые ряды цифр и буквенных значений на мерцающем экране.
- А то, что наши Родичи явно могут быть самыми что ни на есть предками самих Джатта. То есть Родичи — это, скажем так, те же Джатта, но только не совсем... мммм... доведённые до ума, - произнесла Айгуль и перевела взгляд на Старших Родичей, что суетливо разводили огонь в очаге. - То есть общие биопоказатели кое-где схожие. Если Джатта — это боги, то Родичи — заготовки для богов. Ещё необработанные заготовки.
- Как же ты пришла к таким выводам? Они, несомненно, требуют вдумчивого анализа, - - спросил я. - Да только нам ли о том судить?
- Есть некоторые более чем очевидные совпадения. То есть Джатта — это само совершенство. А Родичи — это почва, гумус, из которого это совершенство родилось, - пояснила Айгуль и, забрав у меня планшетку, вывела на экране серию схематических обозначений.
- Но ведь это же предположение. И не более того, - опять сухо заметил я, хотя какая-то смутная догадка мелькнула у меня в уме.
- Да, есть и сомнения. Но они не такие уж и абсолютные. Всё же очень уж много очевидных параллелей, - ответила Айгуль и, чуть призадумавшись, добавила. - Впрочем, на «Сольвейг» разберутся что к чему. Уж там то наверняка сумеют разгадать эту загадку.
Последний час ожидания был нескончаемо долог. По коммуникатору пришло подтверждение от навигатора эвакуационного бота, максимально точно определившего наши координаты. Бот всё ещё находился на орбите и с минуты на минуту собирался как можно осторожнее, учитывая наш печальный опыт, спускаться к поверхности планеты. Старшие Родичи боязливо посматривали на небо, ожидая нечто такое, что должно было навсегда поколебать их извечные представления о непознанности и, быть может, даже чудовищности мироздания. Приближение сего «нечто» внушало им запредельный ужас. Но оно же и притягивало к себе.
Небо над Тундрой было всё таким же безучастно-сумеречным и без единого просвета. Яркий, несущий живительное тепло, свет здесь был редок и скуден. И всякое его появление становилось событием, определявшим, поистине, ход времени. Свет над Тундрой был чудом, откровением и спасением.
Неожиданно плотный облачный навес над смазанной линией горизонта прорвали острые копья золотисто-белых лучей. Они бешено помчались по равнинам, высвечивая всё, что было до того сокрыто. И ничто не могло спрятаться от них. Старшие Родичи зажмурились и, истошно завопив, повалились на колени и обхватили головы руками. Бот, переливавшийся разноцветными бортовыми огоньками, вынырнул из-за облаков и пошёл на посадку. Он победно облетел Тёплое Стойбище и, мигнув посадочными маячками, мягко сел. Сугроб под его днищем испарился и обнажил обожжённую охристо-красноватую почву. В молочно-белом сиянии овального проёма люка показались высокие, невозможные в здешних местах, силуэты. Они быстро, почти бегом, рванулись к нам. Мы тоже сорвались с места. И тотчас же последовали дружеские объятия, громкие крики радости и счастливые слёзы. В числе прибывших была и сама Браннвен тай Руа, что стало полной неожиданностью для нас. Она взяла за руку Орлата, которого уже несли на носилках к боту. Он открыл глаза и слабо улыбнулся ей.
Старшие Родичи так и не посмели приблизиться к странным гостям. Они наблюдали за ними с почтительного расстояния. И тогда я подвёл к Родичам Браннвен. Они, было, отступили на шаг от гостьи, но потом, осмелев, заставили себя приблизиться. И тут мне стало ясно, что кого-то не хватает. Кого-то важного. Я вопросительно посмотрел на Родичей. Они сразу же поняли, о чём и о ком я хотел их спросить. И тогда Старший Родич Ирчийи произнёс:
- Наша Юйчуйю ушла... Ушла к Реке Детей. Огонь её угасал. И ты не смог бы его спасти.
- Как? Когда? - вскрикнул я, почувствовал, как земля заметно дрогнула под ставшими ватными ногами. - Куда... Куда она ушла?
- На рассвете. Она ни с кем не попрощалась и ушла в Тундру. И Тундра скрыла её следы. Не ищи её... не ищи. Тундра не отдаст тебе нашу Юйчуйю.
В глазах потемнело и потускневший мир, треснув напополам, поплыл куда-то в сторону. Мой Мотылёк, маленький и беззащитный, покинула меня. Где она теперь, куда идёт по топкому снегу? Тундра ведь так огромна и беспощадна. Не помня себя, я бросился к боту. Навигатор, выслушав мои сбивчивые объяснения, всё-таки согласился обследовать ближнюю Тундру. В свою очередь Старшие Родичи рассказали, что Река Детей находится, вроде бы, севернее Тёплого Стойбища и потому Мотылёк могла отправиться в ту сторону.
Однообразно-плоские, с редкими морщинами, равнины Тундры расстилались внизу, за бортом бота. Там было пустынно, дико и жутко. Там ярился снежный буран и ревел ветер. И где-то там, усталая и замёрзшая, шла моя Юйчуйю, мой Мотылёчек.
- Похоже, мы никого уже не найдём. Смирись, ибо твоя знакомая наверняка погибла. Вряд ли ей суждено выжить в таком буране, - заметил навигатор, переведя взгляд с полусферического обзорного окна, залепленного снегом, на анализ-монитор поискового терминала, зеленовато светившийся в полуосвещённой кабине, где было жарко и неприятно пахло чем-то приторным, похожим на жжёную карамель.
- Она где-то там... Она не могла далеко уйти, - я был готов отчаянно выпрыгнуть из бота прямо в темень. И никому не удалось бы остановить меня.
- Хорошо... так и быть. Мы сделаем ещё один заход. Но если никого не найдём, то вернёмся. Тогда уж не обессудь, - ответил навигатор и виртуозно, со знанием дела, развернул бот. И Тундра снова обрушила на нас ярость всех своих неукротимых стихий.
Мотылька мы нашли. Какое-то внутреннее чувство заставило меня посадить бот у почти неприметного овражка. Я спустился в него и там, под толщей снега, обнаружил Мотылька.
Мой Мотылёк... Мотылёчек... Она была тиха и недвижима. Она свернулась калачиком и со стороны казалось, что это просто-напросто мирно спящий ребёнок. Только весь белый с головы до ног. И каменно-холодный... Совсем как сказочная зимняя фея, чьё сердце когда-то превратилось в лёд.
- Мотылёк... Мотылёчек мой... Не уходи! Слышишь? - едва слышно позвал я её.
Но она не ответила. И я позвал её опять.
- Мотылёчек... милый мой, маленький. Отзовись! Ну же... ну...
И снова ответа не было. Лишь безустанно сыпал, сыпал и сыпал снег. И бесновался ветер — ко всему равнодушный и злой.
- Эй... эй... ну же...
Ветер... Тьма... Ветер... Тьма... Снег... Снег... Снег...
Тишина...
Ветер...
Снег...
И тогда я поднял Мотылька на руки и тяжело, чуть ли не на каждом шагу проваливаясь по колено в снежную топь, пошёл прямо к световой дорожке, протянувшейся из распахнутого люка в борту бота. В самом её конце меня ждали. Я уложил невесомое тело Мотылька в кресло и присел рядом. И стал ждать её пробуждения. Я верил, что она проснётся. Обязательно проснётся. Я верил в это.
Река Детей
- Она проснулась? - вдруг спросил меня кто-то. Чей-то голосок. Как будто знакомый, вернувший меня обратно, на грешную землю. Я узнал его, голос Маленького Следопыта. Он внимательно слушал мою историю и был как никогда сосредоточен.
Наш костерок догорел и зябкая осенняя ночь вплотную приблизилась к нам глухой стеной. Над Чёрным Озеро недвижимо, точно бесприютный призрак, стоял туман. Было так тихо, что можно было даже расслышать, как с окрестных клёнов едва слышно опадает листва.
Маленький Следопыт ждал, когда я отвечу на его вопрос. И я ответил:
- Да, проснулась... На «Сольвейг» удалось разбудить её. Всего лишь на два часа, тридцать семь минут и шестнадцать секунд. Но она всё равно не слышала меня и всё твердила и твердила о своём умирающем Огне. А потом... потом она ушла. За Реку Детей. Так и угас Огонь Мотылька. И я не спас его...
- А что же было потом? - замерзший Маленький Следопыт придвинулся ко мне.
- Нашли ли вы Реку Детей?
- Да... Нашли и Реку Детей...
Река Детей не вернула Мотылька, ибо руководствовалась тем, что можно было бы назвать инстинктом. А ещё точнее - программой, издревле заложенной в её структуру. Это стало понятно потом, когда исследовательские миссии отправились на Колыбель Мотылька и посетили остальные Обители Дарителей.
- ...причём только планета, называемая Колыбелью, является естественным спутником Джаттанайянаттакки. Прочие же Обители явно искусственного происхождения. Создатели их - те, кого Джатта именовали Дарителями, - закончила свой предварительный доклад Браннвен тай Руа. Слушатели в просторном амфитеатре корабельного конференц-зала заметно оживились.
- Но кто они, эти Дарители? - поинтересовался Ройл тай Энке, лингвист Миссии «Сольвейг».
- Возможно, что это прапрапредки самих Джатта. Но есть и не менее правдоподобная версия, что это представители негуманоидной расы из совсем иного, не похожего ни на один известный нам, мира. - ответила Браннвен. - Быть может даже не из нашей Галактики. То есть они - чужаки...
- И какие же цели они, эти Дарители, преследовали?
- Совершенствование разумной жизни, - сказала Браннвен тай Руа. - Конструирование идеальных существ. Джатта-Благословенные — это конечный результат. Результат, превзошедший любые ожидания. Дарители сконструировали богов. Но сами так и не стали богами.
- Тогда кто же такие Родичи? - снова задал вопрос Ройл тай Энке.
- Неудачные заготовки. Вероятно, что именно этим объясняется крайне ограниченный срок их жизни, после чего они инстинктивно возвращаются к своего рода «конвейеру», где они были некогда «собраны».
- То есть к Реке Детей?
- К Реке Детей..., - ответила Браннвен и подняла глаза к прозрачному куполу конференц-зала. Там, в блестящей звёздной пыли, мирно дремала Обитель Благословенных - Джаттанайянаттакка.
Я вернулся на Колыбель. Вместе с моим добрым маленьким Мотыльком. Её я похоронил рядом с ручейком близ Тёплого Стойбища, что едва слышно шуршал под тонкой ледяной корочкой. А затем, кое-как придя в себя, я решил отыскать Реку Детей. Старшие Родичи, обрадованные моему возвращению, объяснили мне приблизительный маршрут, хотя они и не были уверены до конца, что он верный.
- Зачем идёшь? - спрашивали они меня. - Тебя Река не зовёт. Ты не нужен ей. Не ходи, останься.
- Не могу... Мне нужно найти её, - отвечал я.
В Тундру я пошёл один, без спутников. И Река Детей открылась мне после трёх суток утомительного пути по пустошам, оврагам и мелководным речушкам. Я вышел на её пологий, сплошь усыпанный крупными камнями, берег и увидел воду цвета молочной сыворотки с бледновато-жёлтыми прожилками. Вода была тепловатая, вязкая, непрозрачная, с длинными волокнистыми образованиями, что стлались подобно водорослям по речной поверхности. Точнее, это была не вода, но жидкость, похожая на раствор или же суспензию. Старая-старая сказка наяву... Молочная река, кисельные берега...
Река Детей медленно текла, тянулась, ползла по идеально прямому руслу и исчезала где-то за бесцветной линией горизонта. Там она низвергалась в исполинскую, похожую на «воронку», пропасть и оттуда на бешеной скорости неслась к неизведанным недрам планеты. Я стоял на краю этой «воронки» и наблюдал, как вода с грохотом падала вниз, на невидимое дно. Я думал о Мотыльке. Она так хотела увидеть Реку Детей и где-то здесь погасить свой Огонь.
Позднее, когда к Реке Детей прибыла исследовательская миссия, я спустился вместе с ней прямо на дно «воронки». Там, в кромешной тьме, мы обнаружили разветвлённую сеть тоннелей, шахт и коридоров, что уходили глубоко под поверхность планеты и тянулись на сотни и сотни стандарт-миль. Я увидел мёртвые города-лабиринты Дарителей, которые запросто могли вместить многие тысячи жителей. Я бродил по их заброшенным вечность назад лабораториям, чья грандиозность и необычность поражали любое, даже самое изощрённое, воображение. Там, среди необъяснимых приборов и механизмов, я нашёл образцы их «творений». Дарители были конструкторами и экспериментаторами. Они собирали и разбирали живых существ, словно те были заводными куклами. Впрочем, Дарители и были мастерами-кукольниками. Похоже, что они очень гордились своими работами. Среди их творений были несомненные шедевры, но были и бракованные, отвергнутые творцами, экземпляры. Мне невольно вспомнился шумерский миф о сотворении человека. Шумеры, жители древнейшей цивилизации Земли, рассказывали, что всемогущие и не совсем трезвые боги решили позабавиться и создать послушное их воле живое существо. Первые две попытки завершились неудачно. И лишь третья попытка оказалась успешной. Так появился человек, игрушка богов. Они то миловали её, то, будучи в плохом настроении, наказывали. Иногда и богам бывает скучно. И потому им нужны игрушки.
Дарители любили играть в куклы. Но только участь одних кукол была более радужной, тогда как другим выпала бессчастная доля. Последних иногда даже выпускали на волю. Видимо и Дарителям было не чуждо «сострадание». Но это было «сострадание» циников, нежели творцов, склонных к милосердию.
В руинах одного из городов-лабиринтов я нашёл полустёршуюся фреску с изображёнными на ней существами, в чьих очертаниях угадывались Благословенные и Родичи. Если Благословенные, гордые и прекрасные, тянулись к усеянному звёздами небосводу, то Родичи были бесплотными тенями, не смевшими даже помышлять о небесной свободе.
Но моя Юйчуйю, мой Мотылёк, мой маленький Мотылёчек, мечтала, смеялась, любила и верила... Знали ли о том Дарители, чей прах истлел целые эры тому назад и сама Вселенная позабыла о них?
- Итак, что же такое Река Детей? Что вы, как руководитель Миссии, думаете об этом? - этот вопрос Гвеннвифар хайд Брей, Верховный Координатор Большого Ареопага, задала Браннвен тай Руа, руководителю Миссии «Сольвейг», ксеноэтнологу, полномочному Послу Земли и Миссионеру Собора Миров, когда та представила финальный отчёт о Миссии на заседании Ареопага.
- Вас интересует моё личное мнение, уважаемый Верховный Координатор? Или же мне надлежит представить более объективные данные? - спросила Браннвен.
- Да. Скажите, что лично вы думаете о Реке Детей?
- Я полагаю, что это испытание для нас всех. Для всего Собора Миров. Река Детей — это упрёк тем, кто берёт на себя право называться Создателем, - ответила Браннвен. - Причём делает это сознательно.
- Но разве Дарители не ставили перед собой благих целей? И разве их труд так уж и напрасен?
- Позвольте высказаться мне, Верховный Координатор? - раздался бронзовый голос Коро Аристида, координатора-прогнозиста из Совета Пограничных Рубежей Солнечной системы.
- Хорошо, выскажитесь вы, - утвердительно ответила Гвеннвифар хайд Брей.
- Дарители именно преследовали благую цель. Это вытекает и из отчёта, и из прочих данных. Они именно хотели блага. Но только не смогли остановиться. Они достигли запредельных успехов. И даже больше того! Джатта тому наглядный пример. Но только потом Дарителям захотелось усовершенствовать само совершенство. И вот тут они и совершили непростительную для себя ошибку. Да только позабыли о том, что они совсем не боги. И это их погубило. Дарители исчезли, но программа, запущенная ими, продолжала работать. Пусть плохо, пусть с регулярными сбоями, но она работала. И Джатта сполна воспользовались её результатами.
- Логичное объяснение..., - заметила Верховный Координатор. - Но как-то очень уж всё просто. Совсем как в истлевших книгах позабытых земных моралистов.
- А что изменилось с тех пор, Верховный Координатор? - улыбнулся Коро Аристид. - Разве хомо универсалис перестал быть человеком? А он далеко ведь не венец эволюции. Мы не боги. И именно мы отказались от чрезмерной божественности, ибо научились вовремя останавливаться. И остались людьми. Хотя запросто могли бы стать и сверхлюдьми. Однако сама история планеты Земля и всей Метагалактики учит нас, что путь этот не всегда был разумным.
- Выходит что, мы, люди, остались внутри всё такими же мягкими и явно беззащитными, словно улитка в раковине?
- Где-то я могу согласиться с вами, Верховный Координатор. Но где-то и категорически нет, ибо наша так называемая «мягкость» - это наши же доспехи, перед которыми бессильно самое совершенное оружие. Их практически невозможно сокрушить.
- И тем не менее вы всё равно полагаете, что у человечества есть предательская «ахиллесова пята»? То есть мы, к сожалению, никак не застрахованы от ВЕЛИКИХ ОШИБОК? Ну хорошо, я нахожу ваш ответ удовлетворительным. И принимаю его, - сказала Гвеннвифар хайд Брей. Затем она обратилась к Браннвен. Та внимательно выслушала её окончательный вердикт.
- Выполнена ли до конца Миссия «Сольвейг»? Найдены ли все ответы? Чему нас, хомо универсалис, научили Джатта-Благословенные и Родичи, их предтечи? Извлекли ли все мы соответствующий урок? Снова вопросы, на которые рано или поздно придётся дать мудрые ответы. Не забывайте о них.
На рассвете Маленький Следопыт, утомившийся после бессонной ночи, крепко уснул. Я накрыл его своей курткой, а сам пошёл к воде и принялся усердно умываться. Чёрное Озеро зашелестело прибрежным камышом и, сонно зевнув, дохнуло на меня холодом. Однако октябрьская вода была бодрящей и прекрасно освежала. Умывшись, я вернулся к месту ночлега, где всё осталось неизменным. Маленький Следопыт спал, изредка посапывая во сне. Я подбросил в зачахший костёр несколько сухих веток. Огонь ожил и обрадованно заплясал. Свежезаваренный чай приятно горчил и согревал озябшее было тело. Я пил его маленькими глотками, наслаждаясь вкусом и ароматом. Одинокие звёзды на небе растаяли и восток стал совсем светлым. Утро сорвало туманный полог с озера и разбудило лес. Я смотрел на встающее дымчатое солнце и думал о Джатта, о Мотыльке, о Маленьком Следопыте, о Ясеневом Приюте.
Джатта-Благословенные посетили Землю спустя полтора года после возвращения «Сольвейг». Их визит в пределы человеческой ойкумены можно было бы сравнить с чудесной, искрящейся вдохновением, Поэмой, где каждое слово было сверкающей драгоценностью. Благословенные познавали Человека и необъятный, раскинувшийся на световые годы, мир, мудро преображённый им. Они с радостью приняли его братское рукопожатие. Человечество же обрело не только добрых друзей, но и братьев.
И я тоже встречался с Джатта. Среди них были как мои старые знакомые, так и незнакомые лица. Мы говорили с ними о будущем наших миров и о неисчерпаемом многообразии взглядов на устройство Вселенной. После того, как Благословенные узнали истинную ЦЕНУ своего Благословения, очень многое поменялось в их мировоззрении. Они стали намного трепетнее относится к жизни, ибо воочию узрели иную, совсем неприглядную, её сторону, где есть страдание и отчаяние. Благословенные всё-таки попытались понять тех, кто некогда их сотворил — Дарителей. Где-то они, как будто, поняли своих создателей, но где-то так и не осмелились проникнуть ещё дальше в суть их замыслов.
А как Дары Дарителей и их самих поняли мы, люди? Разве мы иногда не стремимся к тому же? Тогда какими будут НАШИ ДАРЫ?
Что я ещё могу подарить тебе, Маленький Следопыт? Я рассказал тебе о Джатта-Благословенных, «Сольвейг» и моём Мотыльке. Теперь ты знаешь всё. Понял ли ты меня? И понял ли тебя я, вернувшийся со звёзд?
Я смотрел на восход солнца и вспоминал, как когда-то на Хайдаррене, где жил долгое время среди душевных и чуточку чудаковатых Созерцателей, бродил с Всегда-Смеющейся по берегу океана, что катил свои грузные фосфоресцирующие волны на пляж, чей мелкий, гранатового цвета, песок волшебно мерцал в лучах аметистового светила. Она была задумчива и немного грустна — совсем скоро мы должны были расстаться, так как Миссия моя подходила к концу и я улетал домой, на Землю. Всегда-Смеющаяся пела мне протяжные песни своего народа и дарила престранной формы поющие раковины. Я никогда не забуду те песни. А на прощание она спела мне колыбельную — на рассвете, когда над горизонтом засиял Светильник-Возвращающихся-Домой, затмивший сверкание серпиков лун и звёздных кружев. Всегда-Смеющаяся пела о доме, куда так хорошо возвращаться после утомительных скитаний и где сон особенно сладок, точно густое сахарное молоко медлительных койо. О матерях, чья ласка, забота и доброта врачуют самые страшные и смертельные раны. О том, что утром дряхлые расслабленные старики вновь становятся юными, пылкими и полными сил. О том, что ночь — это всего лишь краткий, но наполненный чудесами, миг, отделяющий нас от счастливого пробуждения.
Всегда-Смеющаяся пела мне колыбельную и океан, вольный, сильный, весь наполненный светом, плескался прямо у наших ног. Её ДАР я унёс с собой. Мне очень не хотелось расставаться с ней и с Хайдарреном, где я обрёл свой второй дом. Но Всегда-Смеющаяся сказала мне: «Ты ведь эннэ, Ищущая Душа, чей Путь долог. Но завершён ли он? Ответ знаешь только ты. Но ты вернёшься, я знаю. Ибо возвращение в сердце твоём. Светильник-Возвращающихся-Домой будет освещать тебе Путь там, где только ночь, безумие и страх. Но ты, эннэ, не страшишься их, ибо знаешь, где начало ночи. Ты вернёшься, эннэ. И тогда я снова спою тебе колыбельную, чтобы ты уснул сном того, кто возвратился, наконец, домой».
Солнце, взлелеявшее, вскормившее и согревшее род человеческий, величественно поднимается над Чёрным Озером, преображая всё вокруг и пробуждая к жизни. Лёгкий переливчато-хрустальный звон несётся над пурпурно-рыже-золотой стеной предзимнего леса и пропадает где-то высоко-высоко, в чистой синеве небосвода. Это далеко отсюда, в Ясеневом Приюте, звонит колокол на старинной белой колокольне.
Сегодня будет славный день — чистый, безоблачный и добрый. Добрый светлый день.
ноябрь 2010 — март 2011 года
